Даниил Ященко - Противостояние Предназначению [СИ]

Шэйрад помнил, какое удовольствие, упоение, экстаз он получал от битв, крови, мучений, чужих смертей вокруг, когда был на стороне Тьмы. И сейчас, обратившись к Свету благодаря приснопамятной Аэлинн и дочерям Элени (ах, мудр был Инквизитор Лаэрдинн!), он боялся, что сорвется и снова упадет в ту черную-черную бездну, из которой только-только, уступ за уступом, начал выбираться к сияющему небу. И сорвется уже безвозвратно, ведь нет второй Аэлинн, которая смогла бы пробудить в бывшем ворлоке самое Светлое чувство – любовь. Есть Инквизиторы, которым есть дело только до Равновесия, которые меняют даже не смертных – бессмертных инфорсеров (тех, кто может чувствовать и использовать Силу) как фигурки на шахматной доске.

Чем больше Шэйрад мерил сад шагами, тем больше склонялся к предложению Инквизитора. Но, решив принять Меч, он поклялся сам себе тем, что отныне стало дорого ему – любовью к павшей ради него Аэлинн, что похоронит оба Меча вместе со своим противником, уничтожит их друг о друга, и больше никогда в жизни не поднимет оружие, во что бы то ни стало.

Так, постепенно, он дошел до дворца, вошел внутрь. И услышал некогда милый его сердцу, а теперь леденящий душу звук боя: лязг металла о металл, крики умирающих, стоны раненых, победные крики побеждающих.

Не долго думая, Шэйрад подбежал к стоящим в коридоре древним доспехам, которые носил сам Ун’Шаллах – отец Найтари, и вырвал из пустых рук боевой меч легендарного эльфийского правителя. Тот самый, которым он бился и в последний день своей жизни с Вишвантой, братом мага Салкандо, разорившим в свое время Дракмор. И с этим мечом побежал вверх по главной лестнице.

Слишком уж часто Владыка Холода стал смотреть на происходящее не собственными глазами, принимая в схватках непосредственной участие, а через магический шар далековидения.

Вот и сейчас он простер ладонь над хрустальной глобулой, в которой бились и умирали воины.

–В Сарде все по плану, милорд? – вкрадчиво осведомился отирающийся вокруг Темного Волк.

–Где-где?

–Этот мир называется Сард, милорд. Так его называют местные.

–Это их дело. Для меня он дырой был, дырой и останется. – в памяти лорда Элозара свежи были воспоминания о неудаче. – Да, там все по плану. – Смягчившись ответил он верному слуге.

–Твой выход, Волк. Возьми портальный камень из схрона и столько аватар, сколько сочтешь нужным. Потери не имеют значения.

Едва не подметая длинными космами пол, Волк, так и склонившись в поклоне, вылетел из заклинательных покоев и рявкнул давно дожидающемуся его капитану солдат:

–Что стоишь, как истукан? Кракена давно кормить не ходили? Живо строй своих во дворе. – и, сшибая не вовремя подвернувшихся под руку людей и нелюдей, понесся вниз к схрону с магическими вещами. Там сгреб из рук хранителя камень, едва не оторвав тому запястье, и вылетел во двор, где уже ожидали два десятка испытанных не в одном сражении ветеранов, закованных в глухие черные доспехи.

Засияло голубое окно портала, и вереница черных фигур, неся на плечах и шлемах снег, один за другим шагнула в это окно в иной мир.

Тиссай де Фреснер почивал на мягкой кровати с одеялом, подушкой и матрацем, чего он не встречал с тех пор, как покинул родовое гнездо де Фреснеров. И видел сны о подвигах и приключениях, в которых, разумеется был закован в сияющую броню и сверкающим мечом разгонял потоки нечисти.

И один из таких снов стал вдруг слишком реальным ля сна. Тиссай, почему-то, стоял на стене какой-то маленькой безвестной крепости, под стенами которой бурлило войско: черные правильные квадраты уже виденных им в Эа латников, орды свирепых орков, сонмы нечисти, шатающиеся туда-сюда по флангам толпы восставших мертвецов, творящие свои лиходейские чары маги на пригорке за основными рядами, воздевшие руки с посохами к затянутому черными тяжелыми тучами небу. На нем белоснежные доспехи с вычеканенным на левой стороне груди, над сердцем, золотым крылатым львом, за плечами на удушливом, отдающим гарью и тленом ветру колышется синий плащ с тем же львом. На поясе в ножнах висит палаш.

Тиссай оглядывается вправо, потому что его сосед – он сейчас не знал кто это такой – что-то говорит третьему рыцарю, пренебрегшему шлемом и потрясающим в злобно ждущее темное воинство волнистым фламбергом. Внизу пронзительно и как-то мрачно, будто похоронные трубы, трубят рога. Де Фреснер вынимает меч. На его левое плечо опускается рука в латной перчатке. По касанию он определяет женскую руку. Из-за шлема голос звучи глухо и неразборчиво, но во сне Тиссай понял каждое слово.