Вдруг, практически без подготовки, из густой темноты небес, как из прохудившегося мешка, валит снег.
Это неожиданно. Мокрые разлапистые хлопья такие громадные, что по асфальту несутся их чёткие тени; ветер несёт их в лицо, хлещет ими, как мокрым тряпьём. Крысёныш встряхивается, как пёс — и снова встряхивается.
Мы проходим мимо ночной лавчонки — из тех, куда заходит всяческий сумеречный сброд. Крысёныш замедляет шаг:
— Фридрих, а угостите меня пивом?
Я аж запинаюсь:
— Да ты обнаглел.
— Я так люблю пиво… — говорит гадёныш мечтательно. — А антиквар считает, что я ещё мал. Напрасно. И открывать пути мне глоточек пива не помешает, честное слово… холодно, мокро…
— А моё имя откуда знаешь?
Крысёныш удивляется:
— А как иначе? Кто из людей пойдёт, кроме вас… вы злой и бесстрашный. И брат Марии. Как умер прежний Король — все помнят.
Стряхивает снег с капюшона, с чёлки, мотает носом, стряхивает с шарфа и курточки — но хлопья всё летят, крысёнок уже совсем мокрый. Зябко ёжится.
— Пойдёмте скорее, Фридрих. Очень хочется в тепло.
Так я и поверил, что в ваших норах тепло. Но мне тоже досаждает этот снег-издевательство, эта пародия на зимнюю сказку — наверняка очень красивая из окон, но очень мерзкая, когда идёшь по улице.
Когда идёшь по улице ночью. В обществе крысы. Жизнь наша…
— Далеко ещё? — спрашиваю я.
— С поверхности земли открыть тяжело, — говорит крысёнок. — Надо спуститься. В подвал вы ведь не полезете, да? Может, подземный переход поищем?
Меня внутренне передёргивает. У меня отобрали пистолет, а значит, я практически беззащитен перед тем, что может там оказаться — под землёй, ночью. Голову сунуть прямо в пасть… Я вдруг понимаю, какая это, в сущности, самоубийственная авантюра.
Идти — глупо.
Но — нора. Рассмотреть их выходы, может, прикинуть, как их перекрыть. Сделать выводы. Ладно, моя профессия — рисковать.
И все мы смертны.
— Тогда сейчас идём до супермаркета, а потом сворачиваем на Зелёную аллею, — говорю я. — Там есть подземный переход. А подвалы — на замках.
Крысёнок фыркает, но не спорит.
Время приближается к полуночи; улица совершенно пустынна — и не дай свет Матейи кого-нибудь встретить в эту пору. От мокрого снега всё бело, всё в летящих тенях: кажется, что бурое небо падает на фонари.
Переход слабо освещён, над ним мерцает эмблема подземки — днём через боковой проход можно выйти к поездам. Выложенный плиткой тоннель просматривается почти насквозь — но безопасность обманчива. Рука сама тянется к кобуре, но кобура пуста; я вытаскиваю из кармана маркер и рисую на тёмной плитке знаки предвидения и контроля. Замечаю, что полустёртых значков у входа многовато — часть из них густо зачёркнута белым офисным корректором, как забавно…
— Пойдёмте, — говорит крысёнок. — Сейчас спустимся, и я попробую.
Я дорисовываю «глаз Эны» — и вдруг всем телом чувствую чьё-то тихое, но явное присутствие. Дурное присутствие. Знак сработал.
— Дёрнуло меня отдать тебе оружие, — бормочу я сквозь зубы.
— Безопасно, — говорит крысёныш. — Вам тут безопасно, поверьте.
Озарению, приходящему от каббалы, я верю больше, чем помоечной твари. Но я уже назвался груздем — надо лезть в этот кузов, ничего не поделаешь.
Медленно спускаюсь, сжимая маркер в кулаке, как нож. Чувствуя себя идиотом. Крысёныш семенит рядом, цокая протезом о ступеньки. Ведёт ладошкой по стене, то шлёпает по ней, то стучит согнутыми костяшками пальцев. Бормочет: «Нет, нет, дальше, дальше», — куда дальше, сила Матейи?!
И тут вкрадчивая жуть проходит волной, с головы до ног, поднимая дыбом волоски на руках. Медленные щупальца густого мрака тянутся из-под ближайшей стены — нас выследил охотник — я думаю о золотых пулях — я понимаю, что бежать бесполезно, а каббала не поможет — темнота стонет и хихикает — и тут я слышу пронзительный, скрипучий визг крысёнка.
Прежде, чем успеваю что-то понять, он прыгает вперёд — не удерживается на двух ногах, падает на четвереньки — погружается в живую тень мордой! И вдруг темнота вопит! Орёт! Так, что её дикий вопль отдаётся в моих костях!
Я, прижавшись к стене, вижу, как крысёнок рвёт, дерёт тьму на лоскутки, будто расползающуюся ткань. Щупальца втягиваются назад в небытие так поспешно, что я едва успеваю это отследить. Парализующий ужас исчезает, как только уходит охотник.
Крысёнок встаёт с заметным трудом.
— Я колено ушиб, — жалуется он.
Я медленно выдыхаю.
Читать дальше