Себастьян Кастелл - Убийца королевы [litres][с иллюстрациями]

— Келлен из джен-теп, королевский наставник в картах, ты арестован за измену трону, — сказал один из маршалов, прежде чем они начали меня избивать.

Меня повесили за запястья в камере под дворцом. Всё здесь было серым, как мундир маршала, только слабый свет просачивался в камеру от ламп, висящих на крюках в коридоре.

Иногда какой-нибудь маршал прижимал одну из ламп к моей груди или щеке, пока я не начинал вопить. Мне сказали, что сюда идёт маршал Колфакс, и, что бы со мной ни сотворили, это ничто по сравнению с замыслами старика. Один маршал заявил: он не любит наблюдать, когда человек страдает так, как наверняка буду страдать я. Не хочу ли я, чтобы он перерезал мне горло? Когда я согласился, он рассмеялся. Наверное, этого стоило ожидать.

У меня не было никакой надежды сбежать отсюда. Но Рейчис сбежал, и я попытался сосредоточиться на этом. Лучший друг, которого я когда-либо имел, сейчас на свободе, значит, последний поступок, совершённый мною по доброй воле, был самопожертвованием. Плевок в лицо Колфаксу, его белому пленителю и всем остальным.

Если только Рейчис не облажался и не вернулся за мной.

«Пожалуйста, ты, жадное, эгоистичное, чёрствое, вероломное маленькое чудовище, беги как можно дальше и быстрее. Найди себе подходящего делового партнёра, который поможет тебе воровать, шантажировать и убивать на пути к богатству и счастью. А пока будешь всем этим заниматься, найди себе подругу и сделай кучу маленьких Рейчисов. Предки ведают — миру нужно больше белкокотов».

В последнее время Рейчис говорил о тёплых тропических островах, хотя я сомневался, что он когда-нибудь их видел. По мнению белкокота, тропический остров был подобен мягкому стулу посреди гигантской тёплой ванны. Я представил себе пузатого маленького негодника, лежащего на спине в гамаке, и слуг, бросающих ему в пасть кусочки печенья. Это заставило меня рассмеяться, как идиота. А также напомнило, как я голоден.

В первые два дня мне давали только солоноватую воду. Наверное, все дароменские правила обращения с пленными вылетели в окно, как только королеву утащили в ночной рубашке в темноту. Накануне я тоже ничего не ел. Трудно представить, что, страдая так сильно, как страдал я, всё-таки можно чувствовать голод. Но, хотя моя душа болела не меньше тела, я хотел есть. Мне следовало бы этого стыдиться.

Где-то там одиннадцатилетнюю девочку увезли бессовестные мужчины, и всё по моей вине. Где-то там была другая девушка, имени которой я не знал, но чьё тело пытался осквернить, и это тоже была моя вина.

Я подумал о Мариадне. Интересно, убили её заговорщики или просто взяли в плен и теперь будут использовать так, как собирался её использовать Леонидас? Всего за несколько дней я разрушил жизни трёх женщин, а здесь, в темноте камеры, сильнее всех прочих чувств меня одолевал простой голод. Наверное, поэтому я и ощутил запах.

— Кто там? — прохрипел я.

Мой голос никуда не годился. Один из маршалов ударил меня кулаком в горло.

Я услышал неожиданный звук. Плач молодой женщины.

— О, Келлен, — прошептала она. — Что они с тобой сделали?

— Шелла?

Должно быть, я выглядел хуже, чем думал, раз она назвала меня Келлен.

Я почувствовал, как что-то тёплое прижалось к моим губам. Мясо. Я стал отчаянно жевать, но, когда попытался проглотить, меня чуть не вырвало.

Её пальцы скользнули по моей груди.

— Анекх амун, — нараспев произнесла она.

Тепло разлилось по всему моему телу. Горло перестало сжиматься, зудящее жжение на лице и груди медленно исчезло вместе с болью в тех местах, где маршалы били меня по рукам и спине. Наверное, синяки ещё остались, но даже они больше не были такими болезненными. Ша-маат могла бы стать могущественной целительницей, если бы не обратилась к другим искусствам.

— Спасибо, — сказал я.

Она положила мне в рот ещё еды и, после нескольких кусков, влила воду из фляги, на вкус чистую, как открытое небо. Спустя несколько минут я почувствовал, как она обнимает меня.

— Я сделала бы для тебя больше, брат, если бы могла. Я бы убила их всех.

Её голос был мягким и страдающим, как голос той желтоволосой девочки, которую я помнил. Только она перестала ею быть с тех пор, как приехала сюда.

— Тебя послал отец? — спросил я.

Интересно, чем я могу быть ему полезен. Уж конечно, сейчас я не в том положении, чтобы проворачивать любые политические махинации, придуманные моей семьёй. Потом я понял, что мне не ответили.