Кассандра Клэр - Королева воздуха и тьмы [litres]

Кит устало пожал плечами. Все равно ведь не угадает.

– Он хочет вступить в контакт с призраком Ливви. Я сразу же так подумала после всей этой истории с Туле́. Умершие продолжают существовать, просто в другой форме. В виде привидений или в других измерениях. Ты просто… больше не можешь их потрогать.

Она отвела взгляд.

– Да, – сказал Кит, слыша свой собственный голос как будто издалека. – Так и есть. Именно этим он и занят.

– Не уверена, что это хорошая идея, – Дрю покачала головой с очень несчастным видом. – Если Ливви ушла куда-то дальше, если она сейчас в каком-то лучшем месте, здесь на Земле ее нет. Призраки могут являться живым – ненадолго и только по очень важному делу… Или если их правильно призвать.

Кит вспомнил светлую фигуру парабатая Роберта Лайтвуда у его погребального костра.

«По очень важному делу…»

– Я могу с ним поговорить, – сдавленно проговорила Дрю. – Напомнить, что у него все еще есть сестра.

В ту ночь, когда она ходила с ними заманивать Барнабаса в ловушку… Таю как будто стало легче, он был веселее – счастливее, что она рядом, даже если сам ни за что в этом не признался бы.

– Сегодня ночью мы отправляемся…

Нет, про Тень ей лучше говорить не надо.

– …на поиски последней составляющей для нашего заклинания, – быстро соврал он. – Встречаемся на шоссе в десять. Если ты случайно окажешься там, сможешь пригрозить, что заложишь нас взрослым, если мы не возьмем тебя с собой.

– Опять играть плохого парня? – Дрю недовольно наморщила нос.

– Да ну! Придешь и надавишь на нас как следует. И не говори, что тебе эта мысль не нравится.

Она невольно улыбнулась.

– Ну, если только чуть-чуть. Ладно, договорились. Увидимся на месте в десять.

На пороге Кит остановился.

– Я всю свою жизнь врал и обводил людей вокруг пальца, – тихо сказал он, не глядя на Дрю. – И почему мне так нестерпимо врать одному этому человеку? Чем Тай отличается от прочих?

– Тем, что он твой друг, – сказала Дрю. – Каких еще причин тебе надо?

Джулиан открыл ящик с красками. Теперь это занятие снова обрело смысл. Каждый тюбик что-то обещал, обладал своей индивидуальностью. Тирский пурпур, берлинская лазурь, желтый кадмий, марганцево-фиолетовый…

Он подошел к натянутому на подрамник холсту, который бросил вчера. Разложил выбранные краски. Титановый белый, умбра, неаполитанский желтый…

Ими он всегда рисовал волосы Эммы. Воспоминание о ней вонзилось в него, как нож: вот она смотрит на него, стоя в дверях, бледная, на ресницах слезы. Ужасно не иметь права коснуться того, кого любишь – поцеловать, заключить в объятия… Но еще страшнее, когда не можешь его утешить.

Оставить Эмму, уйти от нее, даже если она сама попросила… Его будто разрывало на части. Все чувства были такими новыми, сильными… В студии он всегда находил утешение, но вчера ему это не удалось – пытаться писать в таком состоянии было все равно что пытаться говорить на иностранном языке, которого никогда не учил.

Но сейчас все было иначе. Кисть словно стала продолжением его руки, а рука, наносившая на холст смелые мазки, точно знала, чего хочет. Образ на полотне обретал плоть, и разум Джулиана постепенно успокаивался. Боль не прошла, но теперь он мог ее выносить.

Он не знал, сколько прошло времени, когда его отвлек стук в дверь. Уже очень давно он не проваливался так глубоко в этот сон наяву, в грезу творчества… Тогда, в Туле́, с цветными карандашами, был лишь краткий миг.

Кисти отправились в стакан с водой. Он был почти готов к тому, что за дверью окажется Эмма… Но там, засунув руки в карманы белого худи, стоял Тай.

– Можно войти? – он скользнул взглядом по лицу Джулиана.

– Конечно.

Тай прошелся по комнате, глянул на картины, потом остановился перед новым холстом. Он всегда хотел эту комнату себе под кабинет или лабораторию, но Джулиан упрямо ее не отдавал.

Нет, Тая он из нее не выгонял. Когда тот был младше, краски и бумага могли занять его на долгие часы. Он никогда не рисовал ничего конкретного, но у него было потрясающее чувство цвета. На всех его картинах были изображены энергичные вихри цвета, такие яркие и мощные, что они едва ли не вырывались с холста.

– Это меч Ливви, – сказал Тай. Это прозвучало почти как вопрос, будто Тай не совсем понимал, зачем Джулиану его рисовать.

– Я думал о том, что лучше всего могло бы ее символизировать, – сердце Джулиана, кажется, пропустило удар.

Тай коснулся золотого медальона на шее.