Сергей Лукьяненко - Не место для людей [СИ]

— А если бы ты мог уйти? — спросил Эрик.

Обжора хмыкнул, не отрывая взгляда от поля брани. Пробормотал:

— Гляди-ка, обтесался немножко народец… С покойника сапоги стянули — то дело понятное, хорошие сапоги больших денег стоят. Но руки на груди сложили уважительно, чего-то пробормотали, извиняясь. Возникают какие-то понятия, возникают… Если бы я мог уйти? Может быть, начал всё заново. Хаос беспределен, но и мысль разумная бесконечна, надо лишь помочь им работать вместе, соединить порядок и волшебство, создать между ними буфер. Теперь-то я лучше понимаю, что и как надо делать. Если бы принял кто-то мою ношу — сам, добровольно. Она нелёгкая, конечно.

— Да говори уж, — пробормотал Эрик.

— Любой отец мечтает о том, чтобы сын продолжил его дело, — сказал Обжора небрежно. — Ну, конечно, если душа к тому лежит, если способности есть… Без души за такое дело браться никак нельзя!

— Мне кажется, без души вообще ни за что браться нельзя, — сказал Эрик и смущённо отвёл глаза. — Но я ведь ненавижу магию!

— Любовь часто начинается с ненависти, — ответил Обжора. — Магия — не медовый пряник, чтобы каждому дураку нравиться. Это сила, порой грозная и жестокая. С ней надо уметь работать. Гасить при нужде. В верное русло направлять. Тогда она будет не только рушить, но и строить.

— Я бы мог попробовать, — сказал Эрик осторожно. — Если, конечно, ты думаешь, что я могу справиться…

— А как же Нотти? — спросил Обжора. — Сейчас даже словом не перемолвишься?

Эрик вздохнул. Взглянул на взмывшего ввысь ало-золотого дракона.

— Ну… ничего же ещё не окончено, верно? Вернусь, поговорю… Ты вроде как ходишь туда-сюда? А почему мне нельзя?

— Да можно, — сказал Обжора. — Я вообще тебе скажу, сынок. Глупость я сделал, что всё на себя взял: и строить, и рушить. У Драконов с Единорогами, может, и не всегда удачно выходит, но зато им всяко веселее.

Он помолчал, а потом добавил строго:

— Так ты уверен? Не шутишь?

— Не шучу, папа, — ответил Эрик.

Обжора повернулся. Полез в карман своего комбинезона и достал здоровенный разводной ключ — с метр длиной, не меньше. Торжественно протянул Эрику.

— Держи.

— Что это?

— Как что? Ключ!

— Просто разводной ключ?

Обжора возмущённо покачал головой:

— Ключ — это символ! Я тебе и скрипичный мог подарить! И ключ от интернет-банка! Но этот, поверь, куда универсальнее! Это — ключ от Мира Прирождённых. Скипетр и держава, венец и трон. Всё вместе. Берёшь его — принимаешь пост.

Эрик постоял, глядя на толстого широкоплечего дядьку, смотрящего на него с ожиданием. Потом протянул руку, взял ключ и сказал:

— Беру.

Ключ казался холодным, как лёд, и раскалённым, как уголь из топки. Гибким и струящимся, как вода, невесомым, как порыв ветра. И одновременно — живым.

На миг Эрику показалось, что силуэт Обжоры заколыхался, изменяясь. Что вместо несуразного кряжистого человека стоит перед ним подросток не старше его самого… статный мужчина с короткой бородкой… женщина с добрыми глазами…

А потом исчез и Обжора, и мир вокруг.

* * *

Эрик исчез. Сева ощутил это сразу, словно кто-то в плечо толкнул. Нет, он не пропал, не сгинул навсегда… просто сейчас ему лучше побыть одному, там, где он должен быть. А сам Сева смотрел на сестру.

На сестру-Дракона. На блистающую в небе алую и золотую чешую. На раскинутые над миром крылья.

— У тебя всегда было хорошо с Огнём и Воздухом, сестрёнка, — сказал он.

Почтенный Фалар Благонравный приплясывал рядом, совсем несолидно для пожилого гнома. И кричал:

— Сбылось пророчество! Сбылось! Когда женщина взойдёт на трон Дракона, Срединный Мир изменится! Уйдёт эпоха зла и недоверия, придёт эпоха добра и понимания!

Всеволод подумал, что это вряд ли. И пророчества лукавы, и женщины бывают жестоки, и люди всегда найдут повод не верить друг другу. Но ему хотелось надеяться, что гном прав.

— Сева, — внезапно сказал отец. — Прости, но так выходит…

— Я всегда думал, что у неё получится стать настоящим Драконом, — ответил Сева. — Ты же не против, папа?

Виктор встревоженно посмотрел на него. Потом спросил:

— А как же ты, сын?

Спросил с напряжением. Сева знал, что отец всегда видел его наследником и продолжателем рода. Хотя, может быть, больше любил строптивую Нотти, чем послушного сына, проводящего все дни в тренировках.

— Я — это я, — сказал Сева. — Ты же не перестанешь меня любить, если мой выбор тебе не понравится?

— Это твой выбор, — попытался уклониться от ответа отец.