Клэр Легран - Дитя ярости [litres]

– Людивин. Умоляю вас, называйте меня по-прежнему Людивин. Знаю, что не заслуживаю просить вас о такой милости, но я так сжилась с этой девочкой, что действительно стала ею…

– Пожалуйста, замолчи, – резко прервал ее Одрик. – Не надо больше об этом говорить, по крайней мере, сейчас. Мне надо… как-то осознать все это.

Она кивнула, в улыбке ее светилась надежда.

– Конечно. Я прекрасно понимаю твои чувства…

«Пожалуйста, не рви со мной связь, – мысленно обратилась она к Риэль . – От этого зависит судьба мира, к тому же я не переживу, если…»

«Не бойся. – Риэль, как могла, попыталась передать ей все свое тепло и любовь. – Ты не расстанешься с нами так легко. Ты нужна нам».

И все же Риэль не могла смотреть ей в лицо так, как раньше, невольно задаваясь вопросом, насколько искренним и правдивым был взгляд этих синих глаз, опушенных длинными ресницами, и сколько в нем таилось лукавства.

– Должна вам признаться, – тихо произнесла Людивин, – что, несмотря на то, что по человеческим меркам я почти ребенок и не так сильна, как Кориен, мои способности все же гораздо выше, чем у большинства моих соплеменников. Многие из них неспособны вселиться в человеческое тело так просто, как это делаю я.

«По крайней мере, самостоятельно, – мысленно продолжила она, – для этого им потребуется помощь».

Риэль в недоумении уставилась на нее – и тут до нее начала доходить ужасная истина, так, что она больше не могла думать ни о чем другом.

Для этого им понадоблюсь… я.

Неделю спустя Риэль стояла перед огромным зеркалом в своих покоях и расправляла черные складки платья.

За окном безоблачное бледно-лиловое небо, на котором уже появлялись звезды, постепенно темнело – наступала ночь. Астерия с важным видом стояла на террасе, глядя вниз на сверкающий огоньками город. Скоро зазвонят колокола храмов, и начнется траурная процессия: тело короля Бастьена торжественно пронесут по улицам Ам-де-ля-Терр.

Людивин вышла из туалетной комнаты. Золотые волосы ее были заплетены в косы и уложены короной на голове. Ее траурное платье с высоким воротом было таким же строгим, как и наряд Риэль.

– Ты готова? – спросила Людивин, натягивая черные перчатки.

Риэль посмотрела на свое отражение в зеркале. Вокруг ее глаз залегли тени. Со дня испытания стихией огня прошло две недели, и все это время она могла спать лишь по три-четыре часа в день. Тело лорда Дервина отправили в родовой замок Бельбрион, чтобы его сын Меровек Совилье провел обряд погребения там. И всего несколькими часами раньше Риэль смотрела, как тело ее отца горело в пламени погребального костра на вершине горы. Он всегда хотел, чтобы после смерти его предали огню, желая воссоединиться с эмпириумом так же, как его покойная жена.

Риэль наблюдала, как Людивин ходит по комнате, раскладывая по местам разбросанные расчески, заколки и баночки с кремом. Это было такое знакомое зрелище, что Риэль почувствовала, как к глазам снова подступают слезы.

– Я-то думала, что все слезы выплакала, – произнесла она со смешком. – Получается, что нет.

Людивин остановилась, ее тоненькая фигурка в черном платье четко вырисовывалась на фоне сумеречного света, льющегося из окна. Она навечно останется шестнадцатилетней – какая странная и ужасная участь.

К тому же эту тайну не удастся долго скрывать.

– Как бы мне хотелось утешить тебя, – произнесла Людивин, и Риэль мысленно почувствовала всю глубину и правдивость ее эмоций. – Мне так хочется помочь тебе.

– Конечно, сейчас я тебе не до конца доверяю, но это вовсе не значит, что я не люблю тебя. – Риэль не выдержала и отвернулась, увидев, как засветилось надеждой лицо Людивин. – Я уже несколько дней собиралась это сказать, и вот, наконец, это сделала.

Раздался осторожный стук в дверь, и вошла Эвилин, деликатно покашливая.

– Миледи, пожаловал принц Одрик и желает видеть вас.

Сердце Риэль оборвалось, нервы ее были на пределе. Со времени испытания Одрик был так занят встречами с советниками, подготовкой к похоронам и утешением своей матери, что Риэль его почти не видела. А когда им приходилось случайно встречаться, она смотрела на него со страхом, опасаясь, что он почувствует ложь, тяжелым грузом лежащую на ее сердце, и навсегда отвергнет ее.

Но когда он вошел в комнату, такой печальный в черных траурных одеяниях, все эти мысли мгновенно вылетели у нее из головы. Она и сама выглядела утомленной, но во всем облике Одрика чувствовалась смертельная усталость – его кожа была бледной, лицо осунулось, глаза покраснели от бессонных ночей. Бесконечная скорбь окутывала его, словно тень.