Мари Ардмир: Гномка в помощь, или Ося из Ллося

Я Осока, коротко Ося. Миловидная, домовитая и очень экономная гномка двадцати четырех неполных лет. Вернее, полугномка, или даже четверть-гномка, хотя по маминым и бабушкиным заверениям, во мне и десятины нет от горного народа. И только нос-картошка от прадедов достался, а может, ещё и рыжинка, что прячется в темных косах и выглядывает лишь в солнечный день. Так это или нет, но саму себя я ощущала гномкой, приземистой, тяжелой и, чего греха таить, страшной. Особенно на фоне теток, бабушки, мамы, сестер, как родных, так и дальних. Все они высокие и либо стройные-звонкие, либо фигуристые, пышностью тела манящие. А я, видимо, пошла в родню деда или прадеда, и от них же характер взяла под стать фигуре, тяжелый — говорила родня, мужской — успокаивал папа, отвратный — шептались наши ллосевцы, и были правы. Сватов я разворачивала задолго до родного дома, перегородив дорогу собой и палицей, с коей знакома с детских лет.

Хватило трех таких от ворот поворотов, чтоб ко мне охладели все любители вдовьей благодарности. Пусть в несчастливом браке я, стараниями покойного поганца-мужа, провела лишь год, три недели и два часа, этого хватило, чтобы отбить мне всякое желание повторного замужества. А коли жить хочу свободно и легко, должна жизнь начать заново. Именно так я решила спустя почти пять лет вдовства в одно июньское утро. Решила и ушла из родного Ллося в направлении столицы.

Августовские ветра, излюбленно воспеваемые в королевстве Дагатии, я встретила в самом большом из шести промышленных городов, а первые холодные дожди — уже в столице. Осень обещала быть промозглой, зима снежной, весна мерзопакостной, именно поэтому я искала работу не в цехах или на пристани, а в теплых домах горожан — прачкой, кухаркой, служанкой или нянечкой. В отличие от прочих, на нянечек спрос был большой, отбор нешуточный и до внешности скрупулезный. Порой казалось, что надсмотр и опека не детям нужны, а их отцам, ибо на службу брали лишь хорошеньких. А я гномка.

И долго бы я ещё по агентствам трудоустройств побиралась, деньги на проезд впустую тратила и спала в дешевой таверне на тюфяке, если бы один господин меня не приметил. Тощий как жердь, осунувшийся и желтоглазый, он мне сразу неприятен стал, а как тростью в меня ткнул и заявил: «Вот эту мне отрядите», так и вовсе стал омерзителен.

— А чего это тебе? И кем отрядить-то? — я оттолкнула ярко-красную трость от своей груди и уперла руки в бока. — Ты, задохлик, может, не знаешь, но в королевстве нашем народ свободный. И если надо чего, то скажи чего, а затем спроси, согласна я или нет. А не тыкай, понимаешь ли, зубочисткой своей на предмет твердости…

И пока я говорила, у визитера бровь медленно ползла вверх, а у агентши, ответственной за нянечек, так же медленно падало давление. Бледная как полотно, она пыталась на знаках что-то объяснить, что именно — я не видела и видеть не собиралась, пока выскажусь. А потому весьма удивилась, когда остальные претендентки выскочили за дверь, а с виду робкая мадам Турри выпрыгнула из-за стола, одной рукой схватила меня за шиворот, второй закрыла мне рот.

— Простите, Ваше превосходительство!

— Не прощу. Кто это? — ледяным тоном поинтересовался, по-видимому, высокородный гость.

— Это?.. — секундная заминка, и агентша, что за два месяца выучила мою анкету назубок, вдруг заявила: — А я не знаю. Право слово, вижу в первый раз!

Мои глаза явно стали больше, а дыхание и вовсе оборвалось, когда я услышала последующую ложь:

— Эта хамка, простите за прямоту, явно из деревни пожаловала… пробралась в мой кабинет… И подсунула анкету!

— Так, значит, прошла мимо вооруженной охраны? Предварительно получив форму нянечек вашего агентства? Вот это наглость! — сыронизировал задохлик и обратился ко мне, в очередной раз ткнув в мою грудь фигурным набалдашником трости: — И как же вас зовут, хамочка?

— Никак! Она уже уходит. Охрана… — возопила мадам-предательница кадров, и была оборвана моим локтем. Прямо под дых, чтоб неповадно было.

Она мягко шлепнулась на стул, я же представилась некоторым желтоглазым.

— Я Ося из Ллося, — тросточка гостя приятно хрустнула в моих руках и разлетелась на щепки. — А ты, хиляк, сейчас поплатишься за «хамочку»!

— Сомневаюсь, — улыбнулся он, в оскале показав увеличенные клыки.

— Святые угодники… — шепнула я. И палица, выуженная из-под формы, с тихим «хрясь» упала на Турри.