Тэмсин Мьюир - Гидеон из Девятого дома

Нав – имя Девятое, но Гидеон не знала, где она родилась. На далекой суровой планете, где она жила, располагались цитадель Дома и крошечная тюрьма для преступников настолько страшных, что перевоспитать их на землях родного Дома было невозможно. Тюрьмы Гидеон никогда не видела. Девятый дом представлял собой огромную вертикальную дыру в глубь планеты, а пузырь тюрьмы висел где-то в атмосфере, где условия жизни, возможно, были куда милосерднее.

Однажды, восемнадцать лет назад, мать Гидеон упала в шахту в неисправном защитном скафандре и с тормозным парашютом. Она летела вниз, как странная бабочка. На пару минут скафандр остался без энергии, и, когда она приземлилась, мозги у нее были атрофированы. Всю энергию аккумулятора высосал биоконтейнер, закрепленный на скафандре, – из тех, в которых можно перевозить органы для трансплантации. В контейнере лежала Гидеон, которой тогда был всего один день.

Невероятно таинственная история. Гидеон всю жизнь перебирала факты. Скорее всего, энергия кончилась где-то за час до посадки: женщина не могла катапультироваться из капсулы в открытом космосе, потому что ее простенький скафандр взорвался бы. Тюрьма, где тщательно записывали всех входящих и выходящих, твердила, что от них никто не убегал. Посылали за монахинями Запертой гробницы, за теми, кто владел тайной создания призраков. Но даже они, древние, могущественные опытные некромантки мрачного Девятого дома, не смогли вернуть тень женщины, чтобы допросить ее. Она не приманивалась ни на свежую кровь, ни на старую. К тому моменту, когда усталые монахини решили выдернуть ее силой, она уже ушла слишком далеко, как будто смерть научила ее бегать очень быстро. Монахини вырвали у нее только одно слово: она трижды крикнула: «Гидеон! Гидеон! Гидеон!» – и ушла.

Если Девятый дом – загадочный, жуткий Девятый, Дом зажатых уст, Дом отшельников, Дом еретических тайн – и был сконфужен появлением младенца, это скоро прошло. В стенах дома издавна жили кающиеся грешники из других домов, мистики и паломники, которых тайны мрачного ордена привлекали сильнее положенного по праву рождения. Согласно заплесневевшим правилам относительно просителей, пришедших из восьми великих домов, ее признали очень маленькой крепостной, не принадлежащей к Дому, но принадлежащей ему. Какой долг может быть больше долга за воспитание? Какое положение более почетно, чем положение вассала Дрербура? Пусть дитя растет послушником. Пусть готовится к вступлению в орден. Ее отмыли, дали ей фамилию и поместили в детскую. Тогда крошечный Девятый дом воспитывал две сотни детей от нуля до девятнадцати лет, и Гидеон стала двести первой.

Менее двух лет спустя детей осталось трое: Гидеон, парень постарше и наследница Девятого дома, дочь его господина и госпожи. К пяти годам стало ясно, что она не некромантка, а к восьми заподозрили, что и монахиней ей не быть. К десяти оказалось бы, что она знает слишком много, и ей бы не позволили уйти. К восемнадцати годам Гидеон пыталась взывать к их доброте, финансовым интересам, моральным обязательствам и планам, а также просто пыталась убежать уже восемьдесят шесть раз.

Начала она в четыре.

Оставалось пять минут до отхода, когда восемьдесят седьмой план побега Гидеон развалился.

– Гениальная стратегия, Сито, – сказал мертвый голос от входа. – Заказать шаттл и выйти прямо через дверь.

Госпожа Девятого дома, вся в черном, стояла у бурового отсека и презрительно морщилась. Преподобная дочь Харрохак Нонагесимус практически монополизировала рынок ношения черного и презрительных гримас. Они составляли примерно сто процентов ее личности. Гидеон не понимала, как кто-то может прожить во вселенной всего семнадцать лет и при этом носить черное и кривить лицо с такой древней самоуверенностью.

– Ну что тут скажешь, – отозвалась Гидеон. – Я тактик.

Преподобная дочь подошла, таща по полу богато украшенные грязноватые одежды Дома. Она привела с собой маршала и Агламену. У нее за спиной, ярусом выше, стояли на коленях несколько монахинь: лица у них были алебастрово-серые, а на щеках и губах чернели контуры черепов.

В своих широких жестких черных одеждах они походили на печальные старые маски, рассевшиеся на галерке.

– Какой позор, что дошло до этого. – Госпожа Дома откинула капюшон. Покрытое белой краской лицо резко выделялось на черном фоне. Руки тоже были затянуты в черное. – Мне плевать, что ты убегаешь. Но ты делаешь это плохо. Не хватайся за меч, не унижайся.