Мишель Пейвер - Изгнанник [litres]

Он шел, прикусив от нетерпения губу. Теперь он перестал быть изгнанником и очень надеялся, что они трое – он, Ренн и Волк – снова будут вместе, однако твердой уверенности в этом у него не было. После наводнения Волк ни разу и близко к стоянке не подошел, а их отношениям с Ренн по-прежнему мешала мучительная недосказанность.

И вот теперь Фин-Кединн куда-то вел его по лосиной тропе, не говоря зачем. Шел он довольно быстро, с силой опираясь о посох; на одном плече у него висела сумка из сыромятной кожи.

Через некоторое время Фин-Кединн вдруг резко остановился, сунул свою сумку под ореховый куст и велел Тораку лечь на землю.

На вопросы Торака он ответил так:

– Пора заняться твоей татуировкой. Ты же не можешь всю жизнь прожить с меткой изгнанника.

Торак тоже не раз думал об этом, но, услышав подобное заявление от Фин-Кединна, насторожился.

– Ты собираешься ее вырезать? – спросил он.

– Нет, – ответил Фин-Кединн. – Ложись.

Торак послушался, лег на спину и стал смотреть, как Фин-Кединн достает из сумки костяную иглу, маленький молоточек из рога для нанесения татуировки и что-то еще, завернутое в кусочек оленьей шкуры. В свертке оказались комки охры, «крови земли», а также белый гипс и зеленый туф.

– Я послал Бейла искать траву резеду, – сказал Фин-Кединн таким тоном, словно это все объясняло. – А ты лежи спокойно и не двигайся.

Прицелившись иглой и молоточком, он натянул кожу у Торака на лбу большим и указательным пальцем и стал быстро и ловко наносить какой-то рисунок поверх прежней татуировки, время от времени прерываясь и вытирая выступившую кровь.

Сперва Тораку было очень больно. Потом просто больно. Чтобы отвлечься, Торак старательно изучал ближайший ореховый куст. Орехи на нем еще толком не дозрели, но какая-то белка уже деловито собирала урожай, то и дело поглядывая на вторгшихся в ее владения людей и выражая свое недовольство сердитым треском.

Потом Торак все же решился перевести взгляд с орехового куста на Фин-Кединна.

На своего приемного отца.

Он понимал, какая это большая честь для него; он был почти счастлив, но все же поступок Фин-Кединна сильно его озадачил.

– И все-таки я кое-чего не понимаю, – сказал он.

Фин-Кединн продолжал молча работать, и Торак снова заговорил:

– Когда я впервые встретился с тобой и ты узнал, кто был мой отец, ты очень рассердился. Но с тех пор много воды утекло, и мне стало казаться, что иногда ты ко мне очень хорошо относишься, а иногда – не очень.

Положив комок охры на маленький жернов, Фин-Кединн принялся растирать его с помощью куска гранита.

– Я знаю, ты сердит на моего отца, – осторожно продолжал Торак. – Но моя мать… Ее-то ты ведь не ненавидел?

Фин-Кединн продолжал растирать охру.

– Нет, – сказал он. – Я ее любил.

По Лесу звонким эхом разнеслась птичья трель. Над цветами таволги жужжали пчелы.

– А она относилась ко мне как к брату, – вздохнул Фин-Кединн. – Она любила только твоего отца. Только его она любила так, как жена и должна любить своего мужа.

Торак судорожно сглотнул и спросил:

– Значит, поэтому… ты его так ненавидел?

Фин-Кединн снова вздохнул:

– Взросление человека порой похоже на болезнь души, Торак. Телесная душа хочет во всем главенствовать и борется с душой племени, приказывает, как ей следует поступать. Тут главное – обрести равновесие, знаешь, как при изготовлении хорошего ножа. Нужен некий баланс. В общем, мне для этого понадобилось немало времени. – Он обмакнул уголок оленьей шкуры в кашицу из охры и стал втирать ее в только что нанесенный рисунок у Торака на лбу. – Я, разумеется, давно уже перестал ревновать ее к твоему отцу. Но продолжал считать, что именно он повинен в ее гибели. Я и теперь виню его в этом.

– Но почему?

– Он сам присоединился к Пожирателям Душ. И когда она родила тебя, ей приходилось скрываться вместе с ним. В такой трудный момент она оказалась вдали от родного племени. Если бы он не подверг ее тогда такой опасности, она вполне могла бы остаться жива.

– Но он же не нарочно подвергал ее опасности!

– Только не проси меня, чтобы я простил его, – предупредил Фин-Кединн. – Ради твоей матери я принял тебя в племя Ворона. Ради нее – как, впрочем, и ради тебя самого – я решил стать тебе приемным отцом. Но не требуй от меня слишком многого. – Он старательно протер жерновок пучком мха и принялся крошить туф.