Яцек Комуда - Якса. Царство железных слез [сборник litres]

Дрогош миновал огнище – выжженную поляну среди золотой россыпи листьев. Деревья на ее краю искривились от жара и дыма, скрученные, будто змеи, словно бы стволы буков и ясеней убегали от места, где сжигали мертвецов.

Дальше святая роща тянулась без конца, заросшая боярышником и рябиной, широкая, освещенная и полная движения. Дрогош шел; разминулся с большим оленем-самцом, что нес на голове огромные рога: зверь стоял в шаге от него, щипал траву. Дальше безо всякого страха бегали в траве лисы; около куста боярышника медведь чесал бока о старый пень. Пестун вошел в стадо серн и олешек. Видел, как полевые змеи ползут к мискам с молоком, порой вплетаются в длинные волосы волхвинь, барсуки и ласки отираются о человеческие ноги. Тут, в мире богов, без страха подходили они к людским рукам. Мало осталось таких лесов в Младшей, и почти ни одного в Старшей Лендии. Лендичи вырубили боры в Скальнице и Старшой Гнездице, чтобы поставить в тех местах замки и сборы, выбили святых зверей, сожгли памятники богам, создавая королевство: столь близкое для благородных, рыцарствующих и вельможных – и столь же далекое от обычного свободного, как далека от земли Осевая Звезда.

Боги ждали. Младшие объявлялись в дереве. Старшие – в камне. Сперва Дрогош встретил молчаливый взгляд Свантевита. Идол вырастал прямо из корней дуба – столь огромного, что крона его тянулась к вечерним звездам, будто граненый столп. Идол был молодым, еще не вырос, обладал лишь едва заметным божеским телом, с усатым лицом, повернутым на четыре стороны света, с рогом из чистого золота в руке.

Божества выныривали из земли, любимые и ненавидимые, росли, будто молодые деревья, менялись, с каждым веком отчетливей становились их черты, члены проступали под корой, что с годами делалась кожей, наросты превращались в суставы, утолщения – в вены и сухожилия. Пока наконец идол не отрывался и не принимался ходить по миру и вести свой народ в бой. Люди говорили, что нынче такие живут только в Ровоколе.

Дальше, в тишине и покое, вырастали и другие боги – статуя Сварна, с неизменным молотом на боку, из века в век обретала все более человеческий облик. Дальше чернел камень Мокоши, едва-едва напоминающий женскую фигуру.

Земля была полна звериных костей, спутанных кольчуг, почерневших остатков доспехов, щитов, кожанок, мечей и топоров. Лучшие из даров висели на дереве, за спиной у богов. От самой земли и по зеленеющие ветви дуб покрыт был дарами. Золотые и серебряные цепи, некогда свисавшие с бычьих шей скандингов, рыцарские пояса лендичей, остроги, нагрудники, наручи, большие шлемы с отверстиями для глаз – некоторые убраны были драгоценностями, в других все еще желтели кости черепов. К шершавой сухой коре прибиты были мечи в ножнах, изукрашенные топоры сварнов и бо´ев, хунгурские выгнутые луки и почерневшие стрелы. В разветвлениях сучьев блестели чары, мечи из сборов, денары, скойцы, квартники, золотые оболы и самоцветы, заушницы, ожерелья и диадемы. Почерневшие от дыма и огня, который пылал у корней дерева, питаемый лесными девами и волхвами.

Дрогош шел в глубину рощи, к месту, где рос большой искривленный дуб, гнущийся под тяжестью небосвода.

У Волоста не было идола. Этот бог ждал в лесу, в деревьях, в тенях между ними. Он был всюду, куда только тянулся бор, а значит – и в дупле дерева, где торчал череп рогатого кабана, блестящий в темноте.

Дрогош потянулся за ножом, прикрыл глаза, а потом провел острием по левой ладони. Стряхнул кровь в пасть дупла, обильно оросил череп кабана, прикрыл глаза, тяжело дыша.

– Волост, господин леса, воззри на мою жертву, возьми ее, дай знак, помоги мне.

Ждал беседы. Другие боги шептали, давали знаки, отзывались древним языком, но Волост всегда говорил, чего хочет. Тихим, словно шуршанье листьев под дуновением осеннего ветра, шепотом. Гром, Свантевит, Мокошь были невнятны – он же говорил.

Череп в дупле шевельнулся, Дрогош услышал шепот, раздающийся из пасти, словно бы дыра в дереве вела куда-то в другое место: в Навию или в бездну.

– Звезда падающая… Какое безумие ведет тебя в бездну?!

– Что мне делать, Волост? Жребий пропал, Грифин мертв, я – больше не пестун. Тура залита кровью… Куда мне податься, когда Преслав и дядья выгонят меня со двора?

– Незачем тебе богатства мира сего, звезда падающая, – говорил Волост, – если ты слаб. Если не обороняешь свободу. Про дядьев не думай, люди пойдут за сильным. Покажи, что ты крепок, что удержишь жребий.