Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

А еще кто-то беззвучно выл… на платформе под ним.

– Н-нет… – услышал он прерывистый, липкий голос, бормотавший что-то на галишском языке. – Пожалуйста… – Пауза, а потом кто-то снова зашипел сквозь стиснутые зубы, борясь с возвращающимися волнами ужаса: – Пожалуйста!

Хамерон, понял колдун. Одним из наиболее сильно пострадавших в Кил-Ауджасе.

Было время, когда Акхеймион считал себя слабым, когда он смотрел на таких людей, как эти скальперы, с какой-то сложной завистью. Но жизнь продолжала нагромождать на него несчастья, и он продолжал выживать, преодолевать их. Он во многом был таким же человеком, как раньше, слишком склонным к одержимости, слишком готовым взвалить на себя бремя обычных грехов. Но он больше не видел в этих вросших в его суть привычках слабости. Теперь он знал, что думать – это не значит бездействовать.

Некоторые души возвышаются перед лицом ужаса. Другие сжимаются, съеживаются, бегут к легкой жизни и ее многочисленным клеткам. А некоторые, как молодой Хамерон, оказываются в ловушке между неспособностью и неизбежностью. Все люди плачут в темноте. Те, кто этого не делал, были чем-то меньшим, чем люди. Чем-то опасным. Жалость захлестнула старого волшебника, жалость к мальчику, который застрял на склоне – слишком крутом, чтобы по нему можно было взобраться наверх.

Жалость и чувство вины.

Акхеймион услышал скрип и шарканье кого-то на платформе над ним и заморгал в темноте. Ветви упавшего дерева чернели на фоне звезд. Гвоздь Небес сверкал над головой, поднявшийся над горизонтом выше, чем Друз когда-либо видел – по крайней мере, бодрствующими глазами. Поляна простиралась вокруг них, голая и тихая, как клочок шерсти, пропитанный абсолютными чернилами ночных теней. Мимара лежала, свернувшись калачиком, рядом с ним, прекрасная, как фарфоровая фигура в голубоватом свете.

Верхняя платформа образовывала неровный прямоугольник, испещренный светящимися тонкими линиями между бревнами. Фигура, спустившаяся с его края, выглядела призраком, так сильно ее одежда была изорвана по краям. Звездный свет рябил на очищенных от ржавчины кольцах его кольчуги.

Капитан, со смутным ужасом понял Акхеймион.

Фигура скользила вдоль ствола, черные пряди волос колыхались. Едва капитан ступил на край платформы Акхеймиона, как сразу же проворно, как обезьяна, перемахнул на следующую. Двое мужчин встретились глазами – всего лишь на мгновение, но этого было достаточно. Голодный – вот все, о чем мог думать волшебник. Было что-то голодное в прищуренных глазах, которые сверкали от отвращения, что-то голодное в усмешке, разрезавшей заплетенную бороду.

Человек исчез из виду. Все еще глядя туда, где их взгляды пересеклись, Акхеймион услышал, как он приземлился на платформу внизу, услышал, как нож выскочил из ножен…

– Нытик! – прошипел голос.

Последовали три глухих удара, каждый из которых сопровождался устрашающим звуком разрезаемой плоти.

Задыхающийся, удушливый хрип пронзенных легких. Звук каблука, скребущего по коре дерева, – слабый пинок.

А потом – ничего.

Ядовитый туман, казалось, наполнил волшебника, распространяясь от его живота к рукам и ногам, – это было что-то, что одновременно обжигало и охлаждало. Не раздумывая, он вернулся на свое место рядом с Мимарой и закрыл глаза, притворяясь спящим. Шум, который издавал лорд Косотер, поднимающийся обратно на свою платформу, казался ему оглушительным громом. Акхеймион едва удержался, чтобы не поднять руки, защищаясь от этого звука.

Несколько мгновений он просто дышал, стараясь отгородиться от того, что произошло – от убитой жизни, которая плакала под ним. Он сидел и слушал, как это происходит. А потом притворился, что спит. Он сидел и смотрел, как убивали мальчика во имя его лжи… Лжи волшебника, который играл в бенджуку, сделав фигуры из людей.

Одержимости.

Сила, сказал себе Акхеймион. Вот это! Вот чего требует от него судьба… Если его сердце еще не ожесточилось до состояния кремня, он знал, что это случится еще до того, как закончится это путешествие. Невозможно убить так много людей и все еще заботиться о них.

Ждет ли его провал или успех, он станет чем-то меньшим, чем человек. Чем-то опасным.

Как капитан.

Утром об убитом не было сказано ни слова. Даже Мимара не осмеливалась заговорить о нем, потому что зверство было слишком явным и произошло слишком близко. Они просто грызли завтрак и смотрели в разные стороны, пока кровь Хамерона высыхала на бревнах его платформы, превращаясь в запекшуюся корку. Даже Сарлу, казалось, не хотелось нарушать тишину. Если они и обменивались взглядами, то Акхеймион находил присутствие лорда Косотера слишком угнетающим, чтобы следить за этим.