Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Сутадра всегда был загадкой для Акхеймиона – и для остальных, насколько он мог судить. Галиан иногда делал вид, что спрашивает мнение кианца, а затем принимал его молчание за доказательство согласия. «Видите! – каркал он, вызывая смех у остальных. – Даже Сут это знает!

Теперь так же, как Сут, вели себя некоторые другие скальперы. Они замкнулись в себе, заложили кирпичом уши и рты, а в оставшиеся дни разговаривали только глазами – пока и взгляд их не стал непроницаемым. Многие, можно было поспорить, держали в своих сердцах хаос, по-женски пронзительный. Но поскольку невежество непоколебимо, они тоже казались непоколебимыми, невозмутимыми. Такова сила молчания. Насколько было известно Акхеймиону, Сутадра был не более чем слабовольным глупцом, сварливым трусом, скрывающимся за ширмой бесстрастного поведения.

Но маг всегда будет помнить его сильным.

Однако ничто из этого не объясняло реакцию Мимары. Ее слезы. Ее последующее молчание. После катастрофы в шахтах Кил-Ауджаса Друз полагал, что она будет невосприимчива к страху и насилию. Он попытался ее успокоить, но она просто отвернулась, моргая.

Поэтому он некоторое время шел рядом с Галианом и Поквасом, расспрашивая их о Каменных Ведьмах. Эти бандиты бродили по Космам уже около пяти лет – достаточно долго, чтобы стать бичом Длинной стороны. Поквас ненавидел их абсолютной ненавистью: охотиться на своих было, очевидно, оскорблением для зеумца. А Галиан смотрел на них с тем же презрением, с каким относился ко всему на свете. «Чтобы сделать то, что они делают, нужно быть таким же черным, как твоя шкура!» – крикнул он в какой-то момент, очевидно, пытаясь приманить своего высокого друга.

Акхеймион был склонен согласиться с ним. Охота на шранков – это одно. Охота на людей, которые охотились на шранков, нечто совершенно иное.

Они рассказали ему историю капитана Каменных Ведьм Пафараса, ученика школы Мисунсай, который напал на Клирика. По слухам, он был печально известным нарушителем, тем, кто потерпел неудачу, пытаясь ускорить свои магические контракты: смертный грех для школы наемников. Его загнали в дебри более десяти лет назад.

– Он был первым, кто польстился на Награду, – объяснил Галиан. – Напыщенный. Один из тех дураков, которые переворачивают мир с ног на голову, когда оказываются в конце очереди. Высокомерен до смешного. Говорят, его объявили вне закона за то, что он сжег имперскую таможню в одном из старых лагерей.

Так появились на свет Каменные Ведьмы. Скальперские отряды всегда исчезали в глуши, поглощенные ею, словно их никогда и не было.

– Это на них – чоп-чоп-чоп – напали голые, – сказал Поквас. – Бегущие всегда умирают.

Но Каменные Ведьмы неизменно оставляли живых, и поэтому слухи об их зверствах распространялись и множились.

– Стали более знаменитыми, чем Шкуродеры, – весело сказал Галиан. – Единственными и неповторимыми.

Акхеймион несколько раз украдкой поглядывал на Мимару, все еще озадаченный ее пустым лицом и рассеянной походкой. Неужели она каким-то образом сблизилась с Сутадрой без его ведома?

– Он умер той смертью, которая была ему уготована, – сказал колдун, вернувшись к ней. – Сутадра… – добавил он в ответ на ее острый взгляд.

– Но почему? Почему ты так говоришь? – Ее глаза заблестели от защитных слез.

Старый волшебник почесал бороду и сглотнул, напомнив себе, что надо быть осторожнее, что он говорит с Мимарой.

– Я думал, ты оплакиваешь его потерю.

– Потерю? – отрезала она. – Ты не понимаешь. Око. Оно открылось. Я видела… Я видела его… Я видела его… его жизнь…

Казалось, маг должен был это знать.

– Я оплакиваю его проклятие, – сказала девушка.

Проклятие, которое ты разделишь, добавил ее взгляд.

Друз Акхеймион провел большую часть своей жизни, зная, что он проклят. Если достаточно долго бессильно стоять перед фактом, он начнет казаться фантазией, чем-то, что можно рефлекторно презирать, отрицать по привычке. Но с годами правда подкрадывалась к нему, крала его дыхание видениями тысяч адептов его школы, теней, вопящих в бесконечной агонии. И хотя маг уже давно отрекся от Завета, он все еще ловил себя на том, что шепчет первый из его катехизисов: «Если ты потеряешь свою душу, ты обретешь мир».

– Проклятие, которому ты хочешь, чтобы я научил тебя, – сказал он, имея в виду магию – богохульство, которому она отчаянно хотела научиться.

После этого Мимара перестала обращать на него внимание – она была так чертовски переменчива! Он кипел от злости, пока не осознал, что со времени их последнего урока Гнозиса прошло немало дней. После Кил-Ауджаса все казалось половинчатым, как будто песок набился во все старые движущиеся суставы. У него не хватало духу учить, поэтому он просто предположил, что у нее не хватало духу учиться. Но теперь он задавался вопросом, было ли нечто большее в ее внезапном равнодушии.