Наташа Корсак - Полёт в Чаромдракос

– Это алмазная стена. Крепче её не бывает. И если ты её не видишь, не значит, что её нет, – важно произнесла сойка. – Ты, наверное, и слова на «ч» не знаешь?

– Не знаю я никакого слова. Ну, или вот «черт!», идите к черту. И хватит меня мучить! – не выдержала я.

Но тут сойки встрепенулись, распушив крылья, набросились на меня и давай клевать! Все дружно и каждая в отдельности. Вдруг за стеной кто-то со слоновьей силой протрубил в рог. Трава трусливым хамелеоном побледнела и сделалась голубой, а тучи, столкнувшись лбами, разлетелись по полю брызгами. Сойки, собравшись в языческий круг, вспыхнули бенгальским огнем и испарились, словно их и вовсе не было.

Я глядела на высокие ворота и потирала ладонями разболевшуюся от птичьих тумаков голову. И внезапно заметила, как за алмазной стеной проплыли две крупные тени. Они явно двигались к воротам и что-то шептали.

– Она и не собирается входить, – сказал кто-то хриплым, воинственным голосом.

– Кажется, да. Она точно из Штейнов? – отвечал ему голос неизвестной мне взрослой мадам.

– Точнее не бывает. Но если она не верит, пусть сидит дома! Лука мог бы и не трубить сегодня, – заключил хриплоголосый незнакомец.

И я услышала, как кто-то раздосадовано зафыркал и, выждав, когда две большие тени исчезнут, взвыл. Так воют добрые, но одинокие звери.

Я испугалась. Развернула коляску в сторону дома и рванула что было сил. Вот только где она эта сторона дома? Понимая, что на коляске я далеко не уеду, я вспомнила слова соек «Ленивая девчонка! Вставай же, вставай!». Я приподнялась на дрожащих руках, чтобы выскочить из своего «двухколесного трона». Ещё и ещё раз, но тщетно! Я позорно вывалилась из коляски на мягкую траву, источающую аромат сладкого молока. И тут та самая мелодия вновь схватила меня за ухо, на этот раз как нашкодившего ребенка:

Я тут же открыла глаза. И вновь оказалась посреди громадной кровати в квартире ненавистной мне Камиллы Штейн. Голова у меня шла кругом. Это как называется: «В тепле и на морозе приснись кошмарик Рози?» Так во сне меня ещё никто не мучил. Стоп! Так это всё-таки был сон! Ура и слава всем святым!

Всё дело в том, что с тех пор, как маман принесла домой успокоительные витамины, сны приходили ко мне всё реже. Мне давали по одной пилюле на ночь, и я моментально засыпала. Врачи говорили, что у слишком впечатлительных детей (вроде меня) бывают очень неспокойные сновидения. Погружаясь в них, детский мозг якобы не отдыхает. Но мои-то грезы не сулили ничего дурного. В них я даже могла летать. И пускай сны мои были неспокойными, мне там больше нравилось. Но родители сказали: «Нужно беречь нервы. Жизнь и так слишком сложная, чтобы, ложась спать, она становилась ещё более необъяснимой». Они никогда не спрашивали, что мне снится. А когда я сама заводила разговор о потрясающих ночных полетах над ночной Сеной или о моих прогулках по Луне, папа лишь качал головой и со всем своим авторитетом заявлял:

– Рози, во сне нужно спать, а не порхать с берега на берег, с планеты на планету. Птицы могут летать, самолеты могут, воздушные шары, а людям этого не дано. Понимаешь?

– Но я парила над Сеной вместе с голубями! Размахивая, представляешь, не крыльями – руками! Они даже болят всё ещё, вот потрогай, – хвасталась я.

– Рози, помнишь, вчера вечером мы смотрели по телевизору передачу о перелетных птицах?

– Ну…

– Вот ты и пересмотрела, – ответил отец. – Больше никакого телевизора на ночь. Ребенок должен расти в реальности в нормальном мире, а не летать по ночам, – констатировал он.

А я с тех пор зареклась говорить и отцу и маман о своих снах, чтобы не будоражить их тухло-зелёного спокойствия.

Но однажды моя скромная персона заинтересовала ещё одного любителя реальности.

Шел набор в начальные классы. И всех детей попросили пройти собеседование у психолога. Маман записала меня на прием. Высокий сухощавый доктор психологии в стрекозиных очках, как коленка лысый, провел со мной весьма забавный тестовый ритуал. Сначала он исследовал моё сознание на каких-то разноцветных бумажных карточках, затем просил нарисовать всю нашу семью. Помнится, Камиллу я тогда изобразила в виде чёрной точки с большими глазами и открытым ртом. Она пела. Отца и маман я представила в роли утомленных осликов, а себя и Луи, как уж есть. Потом месье психолог дал мне тест из ста повторяющихся через один вопросов и попросил честно ответить на все. Но мне стало скучно, и под каждым ответом я решила нарисовать рожицу. Тогда доктор, встретившись с отцом и маман, заявил: