Александр Ермаков: Сила Зверя

У дома старосты, молчаливы, суровы, рядами стоят дружинники. С боку от них поселянское ополчение, те, кто сегодня в битве были. Так и вышли на площадь с оружием, на лицах изображают важность, бороды расчесаны, груди колесом. Орлы, орлами. Победители.

У ворот сельского храма, на перекладине висящий, звонницы ведь не было, дребезжащим звуком брякнул старый колокол. Народ притих.

По команде Ингренда, кланщики вывели пленных разбойников, хмурых, связанных сыромятными ремнями да веревками. Ударами копейных древков, поставила на колени. Поселяне улюлюкали, кидались землей, гнилым овощем, костерили на чем свет стоит.

Внимательно Сигмонд посмотрел на злодеев, оглянул толпу, поднял руку. Помалу шум стих.

— Я их преступлений не знаю. Они вас грабили, вам их и судить. — И отвернулся.

— Смерти им! Смерти! — Зашумели поселяне.

Спорили, кричали не долго. Прислушались к мудрым речам сельских, бывших там старост. Присудили повесить, а чтоб было то с пользой, то у межевых знаков, да рядом с поставленными Сигмондом заставах на большаках, у края владений. Для острастки. Чтоб другим разбойникам путь-дорога в эти края была заказана. А для вящего научения, провести полоненных по всем весям феода, и в каждом бить кнутом.

Толпа одобрительно гудела.

Сигмонд, обернувшись к Ингренду, тихо спросил:

— А нельзя ли как ни будь погуманнее. Больно уж зверски получается.

На то, седой предводитель клана, почтительно поклонился своему лорду, тоже тихо отвечал: — Прости своего слугу верного, о лорд Сигмонд, что противу твоего пожелания великодушного, свое слово молвлю. Дозволишь ли?

— Да говори, к чему такие экивоки.

— Оно, конешно… Ты, витязь, в бою аки буйный тур, как барс рыкающий и, нет тебе равного. И великодушию твоему нет предела, велико твое благородство. Но только иначе никак не можно. Народишко тута темный. Обозленный да изверившийся. Не поймет, ну никак не поймет твоей милости. Эти, — посмотрел на поникших разбойников, — сами свой удел избрали. Никто их принуждением душегубничать не посылал, никто насильничать не неволил. По заслугам и награда, по деяниям и честь.

— Да не круто ли? А просто, ну, я знаю, головы отрубить, не годится?

— Никак не годится, мой лорд. Все твои поселяне — издольщики, должны видеть, барин о них печется. Что новый хозяин, не чета прежнему Скореновскому ставленнику, временщику. Что рачителен лорд, своих людей боронит, преступных наказует, правых милует.

— Правильно Ингренд говорит, — поддержала седого предводителя Гильда. — Тогда и любовь к тебе будет и почитание.

— Да какое же почитание на крови? Я б тех несчастных пинком бы за пределы выгнал, пусть идут с богом.

— Да куда же они пойдут? — Гильда даже сердиться начала. — Снова грабить пойдут. Да и на тебя, непонятливого, зло затаят. Мало нам врагов, еще наживать хочется?

— Да по какой причине им мне мстить, если я к ним по-доброму?

— А вот за то и мстить. Не зря в народе говорят: когда тебя ударили шуйцей, ты не бей десницей — руби голову, иначе тебя зарежут.

— Истину, истину люди говорят. — Согласно поддакивал Ингренд.

— Уговорили. — Неохотно сдался Сигмонд. И лукаво взглянув на Гильду, продолжил: — Вот, только думаю, может их на приманку для раков пустим. Наловим членистоногих, а?

Гильда подвоха в витязевом вопросе не замечала. — Дались тебе эти раки. Оно дело не плохое, да зачем они нам сейчас? Без того снеди хватает. Пускай, разбойнички, повисят вначале.

Люди на площади ждали решения своего сеньора, переминались с ноги на ногу, шептались. Сигмонд, видя нетерпение народа еще раз посмотрел на своих соратников. У всех читалась на лицах твердая уверенность в справедливости приговора.

— Да будет так! — Громко и отчетливо сказал витязь. Обернулся и покинул площадь под восторженные крики толпы. Зашел в избу, удрученно раздумывая над двусмыслием Гильдиного ответа. — Это как же получается, сначала пускай повисят, а потом на раков, так что ли? Вот же, чертова девка! Феодалка. — Пришел к окончательному выводу. — Истинная феодалка. Стопроцентная.

А вечером этого непростого дня в сельском трактире набилось народу, как давно не бывало. Кому места в тесном зале не досталось, разместились прямо на земле двора, да на площади. Пенная текла рекой, пива выпитого, вовсе немеряно. Народ гулял.

— Ужо, дождались. — Рассудительно говорил староста своим односельчанам, — внял благостный Бугх нашим молитвам, послал истинного господина. — И осенял себя знаком тригона.