Дункан Мак-Грегор - Седьмая невеста

Он и услаждал сейчас: музыкой – нежный слух невест, видом своим – жадный взор Бандурина. Впрочем, играл он искусно, и в первый же день приезда сумел понравиться самому Илдизу, а это немалого стоило. Но из девушек лютниста слушала только Алма, остальные шептались, причесывались, спали и просто смотрели в потолок.

– Тихо! – взвизгнул евнух неожиданно сильным, хотя и тонким голосом.

Разодравшиеся тройняшки мгновенно отпрянули друг от друга, с завидным проворством приняв невиннейший вид. Но Бандурина не могли обмануть опущенные долу глазки; он с отвращением отвернулся от них и занялся мыслями о мальчике-лютнисте – сие, по крайней мере, могло доставить удовольствие.

Внезапно двери распахнулись, и тут же чудесная музыка резко оборвалась. Щеря в улыбке редкие, но крепкие и белые зубы, в покои ступил сам Кумбар Простак. При виде его склонился в низком поклоне евнух, девушки встали, опустив головки, а музыкант, растерянно посмотрев на того и других, решил все же последовать примеру Бандурина и тоже согнулся, отчего длинные волосы его разметались по цветастому ковру.

– По местам, – благодушно скомандовал сайгад, усаживаясь в широкое кресло у самых дверей.

Он нашел глазами Алму и с любопытством уставился на нее. Что общего может быть у этой красавицы с неотесанным варваром? На миг Кумбар забыл, что и сам не был особенно отесанным, а вспомнив о том, мотнул головой, недовольный собственной несправедливостью. Что ни говори, а Конан действительно помог ему. Хотя до такого простого решения он мог бы додуматься и самостоятельно. Но ведь не додумался же!

Обретя нынешней ночью как бы вторую жизнь – за что тоже надо было благодарить Конана – Кумбар с присущей ему в прежние времена похотливостью разглядывал красоток. Он одинаково хотел и Малику, и Карсану, и Дану, и Баксуд-Малану… Вот Алму, пожалуй, он и в мыслях опасался хотеть, ибо, по его мнению, принадлежала она киммерийцу. Зато и тройняшек, и обеих Фарим, и Физу с Хализой с удесятеренной страстью завалил бы на свою широкую и мягкую тахту.

Глазки сайгада потеплели и почти растаяли от горячего желания, охватившего вдруг его чресла; он тихонько застонал и заерзал в кресле; воображение упрямо рисовало то пышные ягодицы Кики, то ее же огромную словно два бурдюка с пивом грудь… Кумбар захрипел, разрывая шелковый многослойный ворот, схватил услужливо поднесенную евнухом чашу со слабым и терпким вином, в мгновение осушил ее. Холодный напиток несколько остудил пыл старого солдата. Прищурившись, сайгад снова посмотрел на девушек, указал пальцем на Карсану и сипло произнес:

– Ты. Ступай домой, к родителям. Бандурин выдаст тебе подарки утром.

Затем участь изгнанниц постигла обеих Фарим, Малику и Дану. Оставалась Алма, которая с замиранием сердца ждала своей очереди. Ей совершенно не улыбалось стать одной из жен довольно противного с виду Илдиза, а то, что она ею станет, если Кумбар не отправит к родителям и ее, не было сомнений: владыка собирался взять в жены всех шестерых оставшихся после отбора красавиц, выделив, правда, среди них ту, что назовется потом «любимой». И тогда – тогда прощай, синеглазый киммериец, и крошечная уютная комнатушка на втором этаже «Маленькой плутовки», и жаркие ночи любви мужчины, а не старца… Алма закусила губу, и только тем выдала волнение.

Сайгад заметил это, улыбнулся.

– И ты, Алма.

В отличие от отвергнутых Фарим, Малики, Карсаны и Даны, кои рыдали во весь голос, бия себя в нежную грудь, Алма ликовала вместе с остальными девушками, будущими невестами повелителя. Евнух и лютнист смотрели на нее с недоумением, Кумбар – с пониманием. В чем, в чем, а в мужественной стати он признавал первенство за Конаном, против которого невзрачный Илдиз казался огарком свечки против солнца. С умилением вытерев непрошеную слезу, сайгад жестом отослал прочь обеих Фарим с Карсаной, Даной и Маликой и подошел к Алме.

– Беги к нему, девочка, – шепнул он ей ласково. – И целуй его нынче крепче прежнего.

Злобно скрипнул зубами за их спинами Бандурин, но ни Алма, ни старый солдат ничего не слыхали. Алма с признательностью улыбалась Кумбару, а тот уже торопился к выходу, желая поскорее вернуться в «Слезы бедняжки Манхи» и разбудить для утех пышнотелую Кику. Этой ночью она была так хороша!

Переваливаясь с боку на бок, евнух со скоростью бегового верблюда несся по саду от дерева к дереву, от куста к кусту, вжав голову в жирные плечи и воровато озираясь по сторонам. Сад Светлейшего был велик: за целый день не обойти всех его уголков, не истоптать всех его тропинок. Сам владыка, каждое утро прогуливаясь меж плодовых дерев и кустарников, открывал что-то новое, неизведанное и не виданное еще прежде.