Дункан Мак-Грегор - Седьмая невеста

С неудовольствием отметил он и отсутствие стражи здесь: они миновали уже третий поворот, но так и не встретили ни одного охранника. Учитывая то, что во дворце произошло два убийства подряд – а это уже вряд ли можно назвать случайностью – подобная беспечность казалась по меньшей мере странной, и в этом Конан видел вину сайгада. Он распоряжался всеми службами во дворце, он ведал каждым шагом каждого слуги, начиная от личного виночерпия Илдиза и кончая последним поваренком, ему поверяли свои тайны, ему доносили чужие, а также сплетни и наветы, так что киммериец одарил профиль старого солдата презрительным взглядом и тут же резко остановился, ткнувшись грудью в его плечо.

– Вот! – объявил Кумбар торжественным шепотом. – Самая дальняя комната дворца. Я велел приготовить ее для тебя… Входи.

– Ты знал, что я соглашусь? – подозрительно спросил Конан.

– Верил… Надеялся… – Сайгад легонько подтолкнул варвара к двери, а сам, словно боясь, что Конан передумает, шагнул назад и быстро исчез за поворотом – только серебряный галун, коим обшита была его щегольская куртка, блеснул будто вспорхнувший светлячок в полумраке коридора.

Оглядев свое временное жилище, киммериец удовлетворенно хмыкнул. Широкое ложе в углу, покрытое толстым, в два его пальца жестким ковром – то, что надо, Конан терпеть не мог мягкие пуховые подушки, в которых утопает и расслабляется тело; тренога с неглубокой тарелкой, похожая на те, какие он видел внизу, только низкая – в ней потрескивал огонь, лениво пожирая мелкие угли; огромное кресло, точно под стать ему, а рядом приземистый столик с круглой крышкой – вот и все убранство комнаты.

По всей видимости, сайгад неплохо изучил привычки и пристрастия варвара: ни излишней пышности, ни излишней скромности, самое необходимое для жизни и удобства, а больше Конану ничего не нужно.

С особенной приязнью киммериец посмотрел на поверхность столика, уставленную бутылями разных видов и, наверняка, с разными сортами вин. На узком длинном блюде покоилась аккуратно нарезанная толстыми ломтями холодная свинина, издававшая чудесный нежный аромат; под золотой крышкой Конан нашел большой кусок свежего хлеба; довершала это великолепие драгоценная чаша на тонкой ножке, сделанная из серебра и украшенная самоцветами – предполагалось, что из этой чаши гость будет вкушать напитки.

Прикрыв за собой дверь, гость незамедлительно уселся в кресло, открыл три бутыли одну за другой и принялся с превеликим удовольствием вкушать напитки, жалея о том лишь, что у него не три глотки.

Розовое офирское оказалось превосходным – терпким, чуть сладковатым, но некрепким, и его киммериец оставил до утра. Красное бритунское понравилось ему более крепостью, нежели вкусом: слишком вязким было оно, склеивало губы, чего Конан не выносил. Попробовав третье вино, он решил остановиться сейчас на нем.

Белое аргосское, прозрачное как кхитайский хрусталь, мгновенно охватывало грудь приятным жаром, а вкусом могло поспорить с лучшими винами шадизарских нобилей – в свое время Конан пивал их немало, и ему всегда хотелось еще, но одна бутыль такого напитка стоила в несколько раз дороже, чем десяток бутылей обычного, кислого и крепкого вина, так что приходилось выбирать: количество или качество. Конан всегда выбирал количество.

Опустошив сосуд с аргосским и откупорив следующую бутыль с ним же, он вновь вернулся мыслями к убийству Алмы. Кумбар сказал, что погибла еще одна невеста владыки… Как ее… Хализа. На этот раз убийца не стал использовать шелковый шнурок – просто всадил кинжал в грудь девочки, даже не удосужившись вынуть его потом – и вы бросить. А может, такие кинжалы носит половина дворцовых обитателей и он не боится, что его смогут узнать по оружию?

Нет, Конан решительно ничего не понимал в этой темной истории. Допив вторую бутыль, он стал понимать еще меньше. А когда показалось дно третьей, мысли в голове совсем перепутались.

То ему казалось, Кумбар крадется по коридору с клинком в руке, озираясь и пуская слюни, как тот скопец… То виделся сам Илдиз, достающий из-под ковра кинжал, обагренный кровью, и целующий его с безумным смехом… А вот тот же Илдиз выуживает из глубокого кармана халата шелковый шнурок… Дикий блеск глаз, трясущиеся руки…

Конан зевнул. Единственно верная на данный момент мысль проскользнула и пропала было, но он успел ухватить ее за крыло: спать. Надо спать.

Пройдет ночь, наступит новый день, и тогда – тогда все фантазии растворятся и обретут свое истинное название – бред; тогда тайное в панической попытке скрыться от дневного света, проясняющего ложь, может ненароком выдать себя; тогда…