Дункан Мак-Грегор: Владычица небес

— Извольте приступить к трапезе, гости дорогие! — торжественно возвестил Ламберт, за время беседы успевший накрыть стол, да еще украсить его огромным букетом садовых ярких цветов.

Пеппо с усмешкою наблюдал за старым слугой: подслушав содержание всего разговора, тот проникся к гостям искренним уважением и теперь умильно смотрел то на огромного белого медведя, то на хитроумного кота Гвидо, напрочь забыв свои недавние подозрения на их счет.

Но стол он накрыл истинно по-королевски: мясо, приготовленное с медом, вином, рисом и тутовыми ягодами, жареная рыба разных сортов и собственного вара пиво — темное, густое и такое ароматное, что дух захватывало.

Как видно, гости порядком проголодались. Не заставляя себя упрашивать, они живо сели за стол и принялись набивать желудки с удивительной для приличных господ скоростью. Лумо, подобно самому Сервусу Нароту, чавкал и давился непрожеванными кусками; Гвидо ел аккуратнее, но тоже давился, хотя пищу пережевывал тщательно, — Пеппо решил, что у него, такого маленького и хрупкого, узкая глотка, в которую ничего не влезает, вот он и откашливается, оплевывая всех присутствующих крошками мяса и хлеба.

Позволив гостям утолить первый голод, благородный рыцарь приступил к светской беседе. Прихлебывая чудесное белое вино, привезенное по его заказу местным купцом из Коринфии, он осведомлялся о причинах столь ужасного недуга достопочтенного Гая Деметриоса, о роде занятий Лумо и Гвидо, если таковые имелись, о кабаках «славного, но вонючего городка Ханумара», о девицах и ценах на них — в общем, обо всем том, что ему казалось наиболее важным.

Так, Пеппо узнал, что Гай Деметриос действительно являлся великим путешественником, собирателем баллад и сказок разных стран, ученым и философом (при упоминании последнего занятия Бенино недвусмысленно скривился). Ныне годы его исчислялись почти девятью десятками, но, по утверждению обоих его молодых опекунов, он был бодр, жизнерадостен, разумен и самую малость сварлив. Страшная болезнь, поразившая его, не испортила доброго и спокойного от природы нрава, за что и Лумо, и Гвидо, и прочие обитатели дома в центре Ханумара усиленно благодарили благого Митру изо дня в день. Одно огорчало их: Гай обожал перед утренней трапезой и после вечерней читать вслух свои записи, коих у него за долгие, очень долгие годы странствий накопилось множество, и при этом требовал, чтобы все не просто внимали ему чинно и с интересом, но и потом отвечали на его вопросы по содержанию только что прочитанного.

Что касается рода занятий, то белый медведь Лумо, в отсутствие каких-либо наклонностей и талантов, вел все хозяйство дяди, и вел с большим успехом, о чем с радостью поведал маленький Гвидо. О себе же он ничего путного сообщить не мог, кроме того, что живет в доме приемного отца нахлебником, но утешает его почтительным отношением и собственной добропорядочностью (сие свойство, узнал Пеппо, более других ценил в людях Гай Деметриос).

На вопрос о кабаках и девицах оба гостя пожали плечами, демонстрируя свою неосведомленность в подобных вопросах, но от юного Пеппо, цепкий ум и быстрый взор коего подмечал решительно все, не ускользнуло некоторое смущение Лумо. На несколько мгновений тот залился розовым румянцем, особенно заметным на фоне поросячьей щетины, покрывшей щеки и подбородок. Впрочем, он явно не был склонен строго оценивать свое поведение, а потому, тряхнув белой, как первый снег, челкой, вновь стал охотно рассказывать новым знакомым о дяде, себе и Гвидо.

— Что, так и не выезжаете из Ханумара? — лениво поинтересовался Сервус Нарот, потребляя остатки яств.

— Отчего же? — качнул головой медведь. — Вот Гвидо частенько ездит — то в Аквилонию, то в Коринфию или Офир…

— Зачем? — спросил благородный рыцарь и подозрительно покосился на не внушавшего ему доверия малыша Гвидо.

— Я же говорил: он любит разгадывать всякие тайны, и чем сложнее, тем больше ему нравится. Его зовут, когда случается что-то…

Лумо не успел закончить фразу — сморщив кошачью мордочку, Гвидо потряс перед носом родственника тощим пальцем.

— Лучше о себе поведай, о скромный мой названый брат, — сказал он, хмуря выцветшие брови. — Кто как не ты год назад одержал столь славную победу на рыцарском турнире близ Бельверуса!

— О-о-о! — Серые глаза Сервуса Нарота заблестели: эта тема была ему близка. — Так ты, парень, рыцарь?

— Нет, — подавил легкий вздох белый медведь. — Дядя купил мне право участвовать в турнире — в маске — и я (благодарение Митре и другим богам, кто к сему причастен) одолел бельверусского рыцаря по прозвищу Железный Кулак.