Дункан Мак-Грегор: Похищение Адвенты

— Майло! — звонко вскрикнула она вдруг, протягивая к нему тонкие руки.

Конан хмыкнул и отвернулся. Женщины всегда превращают простую встречу в балаган… Сейчас наверняка начнет рыдать, причитать, целовать новообретенного братца…

Подойдя к Тарафинелло, который перед смертью весьма предусмотрительно закрыл глаза толстыми веками, варвар выдернул меч из его звериной бугристой груди, выпустив наружу целый фонтанчик темно-фиолетовой его крови. При этом он обнаружил, что и с него спали чары прагилла — правая рука снова была из плоти и крови и снова держала рукоять меча уверенно и крепко. Что ж, иного Конан и не ждал. Наклонившись, он тщательно вытер клинок о балахон Тарафинелло.

— Ты знаешь, как выбраться отсюда? — хмуро вопросил он Адвенту, не оборачиваясь.

— Да. Надо опуститься на дно науза — там есть кольцо…

Конан быстро сунул меч в ножны, подошел к Майло и легко поднял его. Глаза юноши были закрыты, но не так, как у мертвого прагилла — сын доброго хона всего лишь спал, измученный не только последними жуткими для него днями, но всей жизнью своей. Судя по умиротворенному выражению его красивого чистого лица, с коего совсем уже исчез налет зверя, душа его впервые, наверное, познала истинный покой, окунулась в простое, поднялась к высоким небесам, где нет места ни ужасу, ни мраку…

Осторожно опустив Майло на окаем науза, Конан отцепил от пояса ножны, положил их рядом с товарищем и прыгнул в воду.

Как и говорила Адвента, в мраморное дно действительно было вделано кольцо. Киммериец поостерегся дергать его сейчас, когда брат с сестрой еще в зале. Вынырнув, он дал знак девушке спуститься в науз, а сам стащил туда же Майло, предварительно зацепив ножны за его руку. Даже прохладная вода не разбудила его товарища: веки его не дрогнули, и лишь на бледно-розовых губах промелькнуло нечто вроде улыбки… Конан передал его в объятия Адвенты и снова нырнул ко дну.

Вода испарилась из науза за несколько мгновений, после чего воздух со всего зала начал стремительно втягиваться в дыру. Со свистом смерч подхватил и людей, втянул их в черную воронку свою, закрутил, понес по коридору смерти — в жизнь.

Этот полет показался варвару много короче первого, хотя на сей раз на руках у него был все еще спящий и совсем не легкий Майло, а за рукав цепко держалась испуганная, но мужественно молчавшая Адвента. Но теперь вязкая дрема, едва проникая в мозг, тут же улетучивалась снова, так что душа жила постоянно, каждый миг, то отдельно от тела, вспархивая куда-то ввысь (и немедля возвращаясь обратно), то в содружестве с ним. Никогда еще Конан не испытывал подобного. Может быть, он сумел бы даже заплакать, если б вспомнил Мангельду из племени антархов или шемита Иаву Гембеха…

Ныне они бродили в тумане Серых Равнин, а он — он опять жил, и если суровый Кром не будет против — он проживет еще долго, ровно столько, сколько надо для того, чтобы… Нет, не добиться богатства, власти и славы, как он желал всегда, а постичь некий смысл… Он даже не мог определить, смысл чего хотелось ему постичь. Пожалуй, то было не на уровне его настоящих мыслей, а таилось где-то внутри его, может, у сердца, а может, в глубине самой души.

Закончится полет, и Конан забудет об томлениях этих, а пока он летел, наслаждаясь высоким восторгом и свободой, чувствуя себя легким, почти невесомым…

…И опять они свалились в воду. За миг до этого киммериец выронил из затекших рук Майло, и тот упал далеко от него, но рядом с сестрою. Кажется, он, наконец, проснулся, потому что глаза его ярко блеснули — хотя, возможно, сие лишь показалось Конану, ибо то солнечный луч мог попасть на мокрые длинные ресницы товарища.

Осмотревшись, киммериец увидел, что то, в чем плавали они сейчас, мало напоминало прозрачную чистую воду науза и, по правде говоря, было обыкновенным болотом: с темной зеленовато-коричневой жижей и отвратительным запахом гнили. И в этом-то дерьме сидели они по самую грудь, с каждым следующим вздохом опускаясь все глубже и глубже.

Конан по достоинству оценил очередную шутку Тарафинелло, пожелав ему сгнить в царстве Нергала и желательно под хвостом самого хозяина. Сразу за тем он попытался выкарабкаться из трясины, вцепившейся в его тело сладострастно, но уж очень крепко и мокро. Но только он рванулся из нее, как тут же увяз еще больше. Одна надежда была на то, что он, как и брат с сестрой, находился с края болота, и мог дотянуться до ветки дерева, росшего рядом.