Дункан Мак-Грегор - Чужая клятва

Совершенно изможденный, днем он не стал ставить зеркало, интуитивно боясь вновь увидеть варвара и вновь перенести столь утомительный припадок бешенства. Но к вечеру не выдержал. В конце концов, должен же он быть готов к встрече гостей!

То, что отразилось в оконном стекле, едва не заставило его расстаться с жизнью самостоятельно, со всей силы треснувшись лбом об стену: враги его правили к Желтому острову, не остановленные ни морским чудовищем, ни штормом, ни дырой в днище лодки. Все, о чем так молил он Густмарха, осталось нереализованным. И те великолепные картины гибели двух искателей приключений, что беспрестанно рисовало его воображение, превратились в прах, в дым! Гу — идиот с ослиной башкой — даже не подумал исполнить нижайшие просьбы своего раба. Раба? Ну уж нет. Теперь — нет.

Гринсвельд подскочил, обливаясь слюной, которая потоком извергалась из его оскаленного рта, и прыжками ринулся вниз.

— Тупик, — объявил Конан, остановившись перед сплошной стеной, завершающей подземный ход.

Иава подошел, с сомнением оглядел плиту, сплошь усеянную вонючими рыхлыми лепешками непонятного происхождения. Если бы они лежали на полу, шемит без труда установил бы, откуда они взялись, но на отвесной стене…

Конан треснул по ней рукоятью меча, и тут же лепешки с чавканьем попадали вниз, осыпалась труха, обнажая трещины в древнем камне; вдвоем они ощупали каждую выпуклость, каждую впадинку на плите, но ничего такого, что могло бы открыть им вход в башню, не нашли. Тогда варвар попытался сдвинуть эту стену руками. Наклонив-шись, он засунул пальцы под самое ее основание, напрягся — вены на шее и лбу его вздулись так, что шемит начал опасаться за здоровье приятеля — и…

— Помоги… — прохрипел Конан, обливаясь потом.

Иава подскочил, ухватился за плиту с другой стороны.

С удивлением почувствовал он, что камень дрогнул, поддаваясь. Застонав в унисон, спутники сделали рывок, еще один, еще… Стена, приподнятая от земли на целый локоть, пошатнулась в их руках, и вдруг повалилась, увлекая за собой не удержавшегося на ногах Иаву. Он рухнул на нее сверху и так застыл, чувствуя, что встать пока не в силах.

— А тут еще одна, — с ужасом услышал он неуверенный голос киммерийца.

— Где?

Шемит поднял голову. Перед ними, прежде закрытая плитой, преспокойно высилась самая настоящая дверь с круглой золотой ручкой. Сверху донизу ее покрывала тонкая ажурная решетка из золотой и серебряной проволоки, а посередине словно глаз демона сверкал большой рубин, который Конан, нимало не смутившись, тут же и выломал. Свершив сие злодеяние он дернул ручку — дверь с легким скрипом отворилась — и вошел внутрь.

Сокрушив статую своего бога, Гринсвельд, тяжело дыша, стоял над обломками и со странным спокойствием ощущал сосущую пустоту в душе. Вот и все. Нет Густмарха. А это значит, нет и его, Гориллы Грина. Гу был его талисманом, его землей и солнцем, его жизнью. Ему ведал он все мысли, чувства, мечты; с ним бежал из Ландхааггена, в снежном вихре страшась потерять не столько украденную маттенсаи, сколько своего Гу; его одного любил.

Здесь, в Желтой башне, Гринсвельд нашел статую древнего божества, вряд ли в настоящие времена кому-либо известного, и нарек Густмархом ее, ибо до того тот не имел внешнего выражения и жил лишь в его, Гориллы, сердце — выдуманный когда-то очень давно, в доме рыбачки Фьонды, под страшные завывания пурги. Тогда же и слился он с сущностью самого Гринсвельда, обогатив его несказанно: теперь две души поселилось в черном нутре обезьяны, и если одна чего-то очень хотела — вторая поощряла ее свершить задуманное. Таким образом Горилла получил и друга, и советчика, и помощника. Со временем он привык сваливать на Густмарха все неудачи, но не забывал и восхвалять его при своих победах, так что уживались они вдвоем замечательно.

Гринсвельд и не подозревал, что мудрецы, днями и ночами сидящие над умными книгами, без труда определили бы это состояние как раздвоение внутреннего облика. Он и знать не хотел, что Гу не было, нет и никогда не будет. Он жил с ним, и с ним он уйдет на Серые Равнины — последнее пристанище всех тех, кто живет на земле.

…Опустив тяжелую башку, Горилла пробивал соединить осколки любимого бога. Он забыл на время о скором появлении здесь, в его владениях, мальчишки варвара и бродяги-шемита. Остыв после припадка безумия, он был пуст и сломан так же, как его несчастный Густмарх, чьи бесполезные и жалкие останки валялись сейчас у его ног. Как странно кончилось время, отпущенное им двоим небесами… Сам, своей волей и своей силой Горилла Грин оборвал нить собственной жизни… Разве мог он даже представить себе такое когда-то? Да что когда-то! Только сегодня утром!