Дункан Мак-Грегор - Битва бессмертных

— Тьфу, хвост вонючей ящерицы… Представь, Конан, совсем я стал стар. Прежде не наблюдал в себе такого страха… Ну вот… Поваренок пришел ко мне как-то печальный и странно молчаливый. «Что с тобой нынче, мальчик?» — спросил я его ласково. «Знаешь, господин, — ответствовал он в задумчивости, — я никак не могу понять…» Тут он замолчал, замер, глядя в одну точку… Вот в эту! — Сайгад вскочил и показал варвару на дыру в занавеси.

— Ну?

— И я его спросил так же: «Ну?» Тогда он посмотрел на меня и сказал: «Кажется, Гухул хочет отравить нашего повелителя…» Вот и я поднял брови, как ты сейчас. Конечно, злобная собака сия способна на многие пакости, я всегда это знал. Но убить Илдиза… «С чего ты взял, мой юный дружок? — сурово осведомился я. — Неужто проклятый червь так откровенничает в твоем присутствии?» Мишлик виновато улыбнулся: «Что ты, господин! Дело проще: он пьян, как последний бродяга!»

До меня и прежде доходили слухи о том, что мерзкая тварь обожает нажраться до полусмерти лучшим туранским вином (именно туранским — таким образом он доказывает свой патриотизм), а потом валяться вонючей тряпкой на роскошном ложе, покрытом лучшими туранскими коврами. Теперь же я убедился в этом окончательно. «Он и раньше пил?» — спросил я у Мишлика. «Только тогда, когда Светлейший проводил утро у луноликих супруг своих, — засмеялся мальчик. — Потому что тогда у него было время напудриться…»

Тут и я расхохотался, представив покрытую слоем розовой пудры рожу старого гнусного недоноска. Вот почему я встречал его то румяным, то бледным — в первом случае он был с похмелья, а во втором бодр и трезв. Но суть моего рассказа, ясно, не в слабости собаки Гухула, а в его страшном замысле. Из его пьяного бормотания Мишлик разобрал лишь то, что подлец намерен подсыпать яд в кушанье владыки не позднее четвертой луны от первого весеннего дня. Поваренок, пока не успевший вникнуть во все тонкости дворцовой жизни, понятия не имел, почему — а я имел не только понятие, но и убежденность в своей правоте. Дело в том, Конан, что в эту самую луну император переписывает наследную грамоту, в коей содержится имя того, кто заменит его на престоле в случае безвременной смерти. Теперь ты понимаешь замысел дерзкого цирюльнишки?

— Вздор! — недоверчиво покачал головой варвар. — Есть прямые наследники или хотя бы кровные. С чего вдруг императорский трон займет безродный?

— Ну что ты! Конечно же не займет! Назначенный повелителем наследник лишь временный — он будет править в течение всего половины луны, то есть до тех пор, пока настоящий правитель (этот самый кровный родственничек императора) не разберется в делах государства. Таков закон… Хотя, конечно, не слишком-то сие умно… Пусть за ним и присматривает дюжина наблюдателей, но все-таки даже за короткий срок правления временщик может натворить столько худых и жутких дел!.. Например, отправить на Серые Равнины истинного наследника… Кажется, недоносок так и собирается сделать…

Конан помолчал. Все, поведанное сейчас Кумбаром, представлялось ему чём-то вроде бреда. Цирюльник, вздумавший отравить императора и занять престол Турана? Это настолько невероятно, что попросту не может быть осуществлено. А впрочем — он неожиданно понял для себя — вся эта история его вовсе не волнует. Ему наплевать и на собаку Гухула, и на Илдиза Туранского, и даже на Кумбара Простака. Его жизнь иная и в ином; путь его нигде не пересекается с их путем, а идет точно параллельно — так что пусть они сами варят свою кашу… Таковое соображение киммериец немедленно высказал сайгаду.

— Так тебе безразлична и моя участь? — вопросил Кумбар с печалью в голосе. — Прости… Я не знал…

Высокая трагедия, заявленная его тоном и видом, раздражила варвара безмерно. Он отлично помнил, как впервые имел счастье узреть сайгада в таверне «Слезы бедняжки Манхи» восемь лет назад. Тогда тот тоже плакал и жаловался, не умея выбрать из двенадцати прекрасных дев шестерых наипрекраснейших, предназначенных в супруги самому императору. Каждая казалась ему верхом совершенства, а потому необходимость выбора пугала царедворца чрезвычайно. Он потерял не только расположение повелителя, не только сон и покой, но и всякое желание видеть женщин, говорить с ними, иметь их. Прежде никогда не испытывал он подобного кошмара…

По Аграпуру уже поползли гадкие слухи о том, что Кумбар Простак был соблазнен однажды красивым мальчиком из свиты Илдиза, так что теперь не переносит другого пола совершенно (в самом деле, не мог же нормальный мужчина громко рыгать от ужаса и отвращения при виде местных пышнотелых красоток), но, конечно, истины в сем не было и на мелкую медную монету. Просто в один момент наступило вдруг пресыщение — так обжора устраивает себе разгрузочный день, потому что накануне объелся…