Даниэл Уолмер: Обсидиановый нож

Все в той же нехорошей, напрягшейся тишине Конан взял из ее рук плащ и перевязь. Внезапным рывком он подбросил легкую ткань и двумя крестообразными взмахами разрубил дивное творение вендийских ткачей, превратив в бесформенные лоскутья. Клочья белой шерсти закружились, опадая в воздухе. Изумрудную перевязь он просто швырнул в огонь и, не говоря ни слова, двинулся прочь от костра с растерянно застывшими разбойниками. Пару мгновений спустя он уже погонял своего коня в направлении Султанапура.

Вскоре его нагнал одноглазый Ордо, всегда симпатизировавший буйному киммерийцу и втайне по-доброму завидовавший ему, и поскакал рядом.

— Не обращай внимания, Конан! — воскликнул бородач, настегивая коня, чтобы не отстать от угрюмо молчавшего киммерийца.

— Знаешь, как говорят на моей родине, в Офире? — спустя какое-то время снова завел он разговор под дробный перестук копыт. — Задел серп за валун! Встретились две сильные фигуры, и ни один не хочет уступать другому, хоть ты умри!

Конан придержал коня и перевел с галопа на рысь.

— Ну уж, умирать я не собираюсь! — буркнул он. — Бешеная баба! Пусть ее укрощает кто-нибудь другой. С меня хватит!..

— Еще какая бешеная! — согласился Ордо с мечтательным выражением в единственном черном глазу. — Но зачем же ее укрощать?.. Есть кобылицы, которые лучше отбросят копыта, чем дадут объездить себя и надеть на хребет седло.

— Да не собираюсь я ее укрощать, клянусь Кромом! — в сердцах выкрикнул киммериец и снова пришпорил коня. — Пусть носится по степи свободной кобылицей и дразнит жеребцов! Это она хочет зачем-то набросить аркан на мою шею и присоединить к табуну, послушно бегающему за ее хвостом. Не выйдет!!!

Как ни стремился старина Ордо ободрить его и развеселить в одном из кабачков Султанапура, куда они ввалились, привязав у входа взмыленных коней, настроение киммерийца еще долго находилось ниже предельного уровня. И только обильные возлияния в кругу добрых приятелей (помимо Ордо попозже подъехали еще двое-трое ребят из команды Карелы) вернули ему прежнее невозмутимо-веселое состояние духа. Помнится, засиделись они допоздна, и хозяину кабачка пришлось выпроваживать их с заискивающими интонациями и подобострастными поклонами и кивками. Последнее, что помнил Конан, это пиратскую песню, которую орал он во всю мочь юных легких, бредя по узким и извилистым, словно овечьи кишки, улочкам портового города… Ноги не слишком хорошо ему повиновались, оттого он крепко обнимал за плечи приятелей, также самозабвенно орущих разудалые слова… Кром! Кого же он обнимал и с кем орал?.. Один из них вроде бы был Елгу, а вот второй…

Как ни напрягал Конан память, все дальнейшее напрочь вылетело из его головы. Только темя затрещало сильнее. Красная физиономия Елгу с распахнутым ртом, в котором не хватало доброй половины зубов, качающаяся у правого его плеча, — последняя картинка вчерашней ночи, которую назойливо подсовывала ему выбившаяся из сил память. Ни корабля, ни порта, ни причин срочного плавания в тесном трюме отыскать она уже не могла.

Конан помотал из стороны в сторону гудящей головой, потянулся и сел. Кажется, не считая боли под черепной крышкой, с ним все в порядке. Руки-ноги целы, ребра не ноют, ни одна царапина не украшает кожу… Пора, наконец, разобраться, в какой переплет он попал!

Поднявшись на ноги — ему пришлось согнуться, так как потолок был очень низкий, — Конан внимательно оглядел крохотное темное помещение. Несомненно, это был трюм, и трюм на редкость маленькой посудины. Что-то вроде баркаса, с которых султанапурские рыбаки забрасывают свои сети, не отдаляясь слишком далеко от берега. На полу валялся набитый соломой тюфяк внушительных размеров. Рядом — кувшин с пресной водой и половина кукурузной лепешки. Несколько пустых деревянных ящиков, воняющая рыбой мешковина, крупные комья рассыпающейся под пальцами соли… И больше ничего. На всякий случай Конан приподнял тюфяк и пощупал под ним. Кром! Самое нехорошее во всей этой истории было то, что с ним не было меча, с которым киммериец не расставался никогда, ни днем, ни ночью, ни в трезвом, ни в пьяном виде. Кроме кожаных штанов и куртки, на нем не было вообще ничего. Раз нет оружия, значит, он пленник! Пришла пора выяснить чей?..

Конан загрохотал кулаками в низкий потолок трюма, одновременно являвшийся досками палубы, и заорал:

— Эй! Кто-нибудь!.. Выпустите меня, пока я не разнес всю эту гнилую посудину по досочкам! Клянусь Нергалом!..