Даниэл Уолмер - Багровое око

Наконец, после одного из ударов заступом, вверху блеснул голубой ромб неба. Прямые лучи света упали на ступни киммерийца и запорошенные землей лапы волка. Конан оперся о заступ и перевел дыхание. Настал трудный и решающий момент. Киммериец отдавал себе отчет, что, оказавшись снаружи, он, скорее всего, очутится в двух шагах от многочисленных Серых Стрелков, затаившихся между камней, словно змеи со смертельно опасным ядом. Но иного выхода он не видел.

— Вот что, мыльный пузырь, — заговорил он после недолгого раздумья. — Пожалуй, я отпущу тебя. Вряд ли ты пригодишься мне дальше. Конечно, если бы можно было разить противника визгом и брызганьем слюней, ты был бы неоценимым союзником, но так… ты уж прости.

— Я прощаю! — проскрипел Шестилик. — Сначала тебя доводят до полусмерти, лишают способности летать, отнимают всякую радость жизни, а потом, видите ли, даруют свободу!.. На что она мне теперь? На что она, если я не смогу больше воспарить, перекувырнуться в воздухе, зарыться в облако…

— Будешь ты парить и зарываться в облако, — пообещал Конан. — А о встрече со мной, изрядно приукрасив и выставив себя молодцом, будешь рассказывать внукам.

— У меня не будет внуков! У меня нет и не может быть детей! — подпрыгнул шар. — Я один, один, безмозглый варвар! А встреча с тобой — моя трагедия и кошмар!..

— Ну так плюхнись в воду со всего размаха, как ты это любишь, и все забудется! — засмеялся киммериец. — Но только прежде, пока что-то еще осталось в твоей башке, расскажи мне побольше о Черном Слепце. Мне нужно знать все. Главное же — уязвимые его места, его слабости.

— У него нет уязвимых мест и слабостей, — отозвался шар. — А если и есть, мне о них не известно. Но я расскажу тебе все, что знаю, что еще не успел рассказать. Но только коротко: мне не терпится покинуть твое общество! Слушай же! — Он забормотал быстро, словно скороговорку: — Самое главное, когда идешь к Черному Слепцу, — не чувствовать страха. Ужас и страх он ощущает лучше всего, как голодный хищник ощущает запах живого мяса. Но также улавливает и злобу, ярость, отвращение, отчаянье. Отчаянье и тоску он слышит прекрасно, почти так же, как страх. Идти к нему нужно совсем спокойным. Еще лучше — веселым. Хорошо напевать бодрые и смешные песенки! — В голосе Шестилика звучала явная издевка. — Если, конечно, при виде его ты сохранишь способность смеяться… Петь можно в полный голос — он глухой и ничего не услышит. Ничего не видит и ничего не слышит, но малейшая тень страха или тоски в душе — и ты погиб, ты проглочен…

— Это я знаю! — перебил его Конан. — Об этом меня предупреждали. Но ты не говоришь мне главного: каким образом я смогу свернуть ему шею?

— У него нет шеи! — воскликнул шар почти весело.

— Но хоть что-то у него должно быть? Если он есть, если он существует, значит, у него есть что-то, куда я могу вонзить меч, или стрелу, или просто крепкий кулак! Как мне его убить?

— Этого я не знаю. К тому же, — Шестилик прекратил свою скороговорку и повернулся к нему лицом задумчивым и отрешенным, — я вовсе не уверен, что тебе следует его убивать.

— Как?! — взревел Конан. — Кто же займется этим, если не я? Ты, может быть? Ваши мужчины, трусливые, как сурки, и озлобленные, как крысы?!..

— Ты не понял меня, — сказал Шестилик. — Я не уверен, что его вообще нужно лишать жизни.

Конан чуть не захлебнулся воздухом от изумления и возмущения.

— И это ты говоришь о нем?!.. Который превратил здешний народ в пугливых и нелюдимых животных, прячущихся по своим норам? Который расплодил свору исчадий, усердно приносящих ему в зубах все новые и новые жертвы? Который тебя самого, наконец, сделал заячьим хвостом, постоянно трясущимся от ужаса?..

— Да, да, да, все это так, — запрыгал шар, соглашаясь. — Но кто может поручиться, что если не станет Черного Слепца, не появится кто-нибудь гораздо хуже?

— Да куда уж хуже! — усмехнулся киммериец.

— Я живу на свете много тысяч лет, — вздохнул Шестилик. — Хотя я периодически забываю почти все, что со мной случается, но есть нечто — на уровне памяти всего тела — что позабыть невозможно. И это нечто — постоянная тревога, постоянное предчувствие опасности, грозящей то с неба, то с моря, то из расщелины на берегу, то из пасти крохотной змейки, то от мечей нагрянувших невесть откуда вражеских племен… К Черному Слепцу мы уже привыкли. Мы знаем, чего от него ждать, знаем, как уберечься от его исчадий. Только полный глупец или слишком мягкосердечный — что тоже самое — человек откликнется сейчас на чью-нибудь просьбу. Мы знаем, когда случится очередное землетрясение от удара его сердца, и никто в этот день не выйдет на лодке в океан, не полезет в глубину шахты. К серым скалам ни один человек не приблизится по доброй воле, если только он не самоубийца. Мы привыкли, мы знаем. Когда же появится новое, неизвестное зло…