Даниэл Уолмер - Багровое око

Не лучше ли идти дальше на юг одному? Баркас куплен на его деньги, ни гвоздя на нем не принадлежит Шумри. Медальон с дрожащей стрелкой можно без труда у него отобрать… Он, Конан, даже даст ему денег на обратный путь — и на еду, и на лодку, — пусть возвращается в город пирамид и черной магии.

Пока киммериец предавался мстительным раздумьям, — Шумри неторопливо разгружал судно. Мешки с мукой, — солью, вяленой рыбой, мотки веревок, свертки парусины — все это он выносил из трюма и складывал на берегу. Когда на траве образовалось нечто вроде склада вещей и продуктов, Конан, словно очнувшись и разглядев происходящее, удивленно присвистнул.

— Что это значит, копыта Нергала тебе в задницу?! Шумри примиряюще улыбнулся.

— Нам ведь придется теперь грести вдвоем. Я просто облегчил судно. Не беспокойся, самое необходимое я оставил. Думаю, нехватка еды нам не грозит: и дичи, и рыбы, и сладких плодов здесь полным-полно.

— Ну, конечно. А также крокодилов, мух Сцоо и ядовитых змей, — усмехнулся Конан. — Не последовать ли — тебе за столь милыми твоему сердцу чернокожими ребятишками, а? Пока не поздно?..

Шумри ничего не ответил на тираду киммерийца. Он повернулся и зашагал к реке, возобновив прерванное занятие и тихонько мурлыкая что-то себе под нос.

Из-за сильной влажности кольчуга Конана пришла в негодность: кольца проржавели, а скрепляющие их кожаные петли прогнили и разорвались. Пришлось отправить ее на дно мутно-зеленого Стикса. Каждый вечер киммериец тщательно просушивал над огнем свой меч и кинжал и смазывал их маслом — если ржавчина съест оружие, можно прямиком отправляться в пасть крокодила, либо, спрыгнув с борта, отдать себя на обед небольшим, невзрачным с виду рыбкам с фиолетовыми плавниками, стая которых в пять минут обгладывала тело до костей.

Впрочем, будь кольчуга цела, надеть ее на здешней жаре смог бы разве что вендийский отшельник, один из тех чудаков, что месяцами стоят, воздев руки к солнцу, либо до полусмерти хлещут себя плетьми из гиппопотамовой кожи. Давно уже Конан и Шумри не носили ничего, кроме полотняной набедренной повязки, и тела их по цвету уже почти не отличались от тел недавно покинувших их кушитов.

Плыли они обычно рано утром и поздно вечером, дневную же жару пережидали на берегу, в душной полудреме, закутавшись во влажную высокую траву.

Киммериец опускал весло в воду плавно, без всплеска, и Шумри приучил грести так же. Он ни на минуту не переставал прислушиваться к лесным шумам, пискам и шорохам. Правая ладонь почти все время касалась лука; главное — успеть выстрелить первым. Если пропустить врага, не расслышать его движения, его дыхания, из прибрежных зарослей может вылететь, свистя и поигрывая на солнце ярким оперением, несколько стрел с каменными наконечниками. Если стрелы ядовитые — хвала Крому! — значит, их владельцы не едят вражеской плоти, и переход в сумрак Серых Равнин будет достаточно быстрым. Если яда на наконечниках нет — хвала суровому божеству! — значит, есть возможность померяться силами, вдоволь поработать мечом, отстаивая свое право быть человеком — живым, могучим, смеющимся, а не поджаренными на закопченных камнях кусками мяса…

Звериные слух и чутье не изменили Конану. Он вскочил и натянул лун, направив острие стрелы в кусты у левого берега — так быстро, что ничего не заметивший Шумри продолжал еще какое-то время работать веслом. Из кустов раздались вопли, не то угрожающие, не то молившие о пощаде, а затем появились три мужские фигуры, разрисованные с головы до ног белой и красной глиной, с яркими перьями в волосах. Они кричали и протягивали ладони, показывая, что не держат оружия. Конан дал знак немедийцу грести к берегу, сам же по-прежнему не спускал с туземцев нацеленной стрелы.

Трое темнокожих мужчин, лопоча на своем языке, отрывистом и звонком, напоминавшем звон бронзовых чаш на веселой пирушке, помогли втащить нос баркаса на берег и прочно закрепить его. Быстро оправившись от первоначального страха, они подпрыгивали, смеялись так, что у Конана вскоре зазвенело в ушах. Что-то странное было в их лицах — словно на них навсегда застыла одна и та же гримаса. Присмотревшись, киммериец понял, что такое впечатление производили множество колец, деревянных и костяных, продетых сквозь нижнюю губу и оттягивающих ее так, что обнажались зубы.

Спустя несколько минут путники были уже в туземной деревушке, в двух шагах от реки, представлявшей собой несколько хижин, сложенных из тонких пальмовых стволов и покрытых ворохом глянцевых листьев. Они были сооружены вокруг утоптанной площадки, в центре которой горел огонь.