Даниэл Уолмер - Багровое око

Пока Шумри промывал рваную рану гребца и перевязывая ее чистым куском парусины, остальные кушиты ловко разделали тушу. Мясо они поджарили на углях, а шкуру разрезали на несколько лоскутов, собираясь хорошо просушить ее и смастерить прочные доспехи. Пиршество продолжалось до глубокой ночи, но веселье не было безмятежным, так как его нарушали протяжные стоны раненого, становившиеся все более долгими и душераздирающими.

Несмотря на все лекарские навыки немедийца, гнилые зубы рептилии сделали свое дело: к утру у гребца поднялся сильный жар, а к вечеру следующего дня несчастный умер, поминая в бреду всех кушитских богов, а также шемитских и стигийских…

На его место за весло пришлось сесть Конану.

Еще через три дня монотонный плеск весел нарушил новый крик. Один из кушитов, бросив грести, с ужасом рассматривал на своей ладони крохотное насекомое с черно-голубыми крылышками, которое он только что пришлепнул на своей спине. Кожа его посерела и покрылась потом, огромные белки глаз грозили вот-вот вылезти из орбит.

Ужас с его лица словно бы перехлестнулся на двух остальных гребцов. Они тоже бросили весла и окружили товарища. Конану пришлось несколько раз рявкнуть на них, пока эта пара с неохотой вернулась к прерванной работе. Укушенный же продолжал рассматривать ладонь, негромко и обреченно подвывая. Киммериец хотел уже почесать свой крепкий кулак о шею нерадивого гребца, когда заметил вдруг, что плечи, бока и живот его покрылись светло-серыми, ярко выделяющимися на шоколадной коже пятнами. Пятна становились все больше, тело обмякало и распухало на глазах… Со стоном кушит повалился на палубу.

Несчастный не давал дотронуться до своего тела, каждое прикосновение причиняло ему нестерпимую боль. Поэтому его не стали переносить на берег и устроили прямо на судне. Шумри хлопотал над ним, не отходя ни на шаг, то и дело обливая его горящую кожу водой из-за борта, но все было напрасно. Противоядие от укуса маленькой мухи Сцоо не было ведомо никому — ни белым, ни черным спутникам.

Умирающий не мог даже стонать, из горла его раздавалось лишь хриплое бульканье, белки глаз стали малиновыми, а черты лица исказились до неузнаваемости. Когда, спустя сутки мучений, душа его наконец сошла в места более прохладные и спокойные, все оставшиеся испытали немалое облегчение и искренне порадовались за избавившегося от мук…

Как только распухшее тело было предано земле, два оставшихся гребца объявили Конану, что дальше они не поплывут. Никакие уговоры и убеждения не подействовали. Разъяренный киммериец пригрозил им мечом — на что старший из них ответил, что смерть от удара меча намного приятнее и быстрее, чем в гнилых зубах крокодила, либо от укуса мухи Сцоо.

Конан был в полном бешенстве. Он заплатил чернокожим вперед, заплатил не скупясь, и они обязались идти с ним до самых истоков Стикса, а если найдется другой водный путь на юг, то и дальше. Найти же новую рабочую силу в этих глухих краях невозможно!

Кушиты бросили ему под ноги, на доски палубы свое жалованье — несколько золотых. Этого киммериец снести не смог. Он выхватил меч, но Шумри, молчавший во все время пререканий, неожиданно повис у него на руке.

— Проклятье! — Конан попытался стряхнуть своего спутника, но тот ухватился крепко. — Не вынуждай меня отправить тебя к Нергалу вместе с этими черными выродками!..

— Погоди, погоди, Конан, — пыхтел Шумри, изо всех сил налегая на его мощную руку, — успокойся, от них ведь все равно толку не будет, они так или иначе сбегут — не сейчас, так ночью. И пусть уходят, пусть уходят с миром…

Кушиты не стали ждать, чем закончится спор их хозяев. Мгновенно собрав с палубы золотые монеты, схватив немудреные пожитки и недосушенные куски шкуры крокодила, они ринулись что было сил по берегу, вниз по течению, перепрыгивая через упавшие стволы, разрывая руками лианы, мелькая светлыми — по сравнению со всей кожей — пятками…

Увидев, что черные выродки сбежали от его возмездия, киммериец с утроенной яростью оттолкнул от себя Шумри, переставшего за него цепляться, да так, что тот отлетел на пять локтей и с грохотом ударился о доски палубы.

— Будь я проклят, что отбил тебя из когтей божественной птички!!!

До самого вечера приятели не разговаривали. Конан всерьез подумывал о том, чтобы расстаться со своим нелепым спутником. Он осмелился встать на его пути, возражать и навязывать свою волю! Будь это могучий воин, боец — тогда другое дело, тогда можно было бы поговорить на равных. Но бродяга-бард, чья ладонь никогда не сжимала рукояти славного, тяжелого меча или копья, или секиры?!..