Норман Хьюз - Лавина

Словно вой тысячи волков разнесся над горами… И, как по команде, все головы — слуг, охранников каравана, купцов, — обернулись на этот ужасающий звук. Люди застыли, не сводя изумленных взоров с фигуры, выросшей на вершине утеса, что высился над тропой прямо перед ними.

Против солнца невозможно было разглядеть: мужчина это или женщина. Человек застыл, подобно изваянию, и лишь порывы ледяного ветра трепали полы широкого плаща, делая его похожим на язычок черного пламени.

Человек высился над караваном со столь грозным и надменным видом, словно был владыкой этих гор, словно судьбы всех этих людей, что толпились сейчас внизу, на тропе, в окружении груженых повозок и нервно всхрапывающих мулов и коней, зависели лишь от него одного…

И в какой-то мере, так оно и было. Ибо когда человек, нарушив свою каменную неподвижность, внезапно резким жестом широко разбросил руки в стороны, точно пытаясь объять весь мир, простертый под его ногами, то на его громовой крик:

— Добро пожаловать в А-а-а-ад!

…ответом стал мощный приглушенный гул, от которого содрогнулась сама земля.

Конан не собирался наниматься охранником каравана.

И не потому что молодой варвар-северянин вдруг посчитал бы себя выше этого скучного, непростого и не слишком денежного занятия. Нет, вовсе нет. Он не занесся и не стал «смотреть на простых смертных сверху вниз, с высоты своего медвежьего роста», — что бы там ни говорил этот болтун и насмешник Аньярд! Даже хотя успел за те годы, что они не виделись с ваниром, побывать в самых дальних уголках Хайбории, навидаться там такого, чего иному искателю приключений хватило бы и на три жизни, послужить во дворцах богачей и вельмож, уложить к себе в постель немало роскошных красоток и на равных поякшаться с сильными мира сего. Но сказать, что он зазнался?!..

— Ерунда! — Конан стукнул по столу так, что даже кружки подпрыгнули и неминуемо расплескали бы вино, если бы собутыльники не успели опустошить их как раз перед этим. Оба были уже порядком пьяны. — Ерунда, говорю я тебе! Я не потому не хочу идти с вашим караваном, что не рад нашей встрече, или брезгую черной работой…

Варвар начинал горячиться, повысил голос, но ни он, ни Аньярд — почти такой же рослый здоровяк, как и киммериец, только огненно-рыжими волосами, — не обращали ни малейшего вни¬мания на опасливые взгляды прочих посетителей таверны. Впрочем, что этим двум северным медведям свора каких-то коринфийских хлюпиков!..

— Тогда в чем же дело? Караван выходит завтра на рассвете. У тебя будет две недели пути впереди, чтобы объяснить мне, почему ты не хотел ехать и, как последний дурак, отказывался от верного шанса заработать пару монет!

Конан покачал головой. Ему следовало это предвидеть, еще когда он заметил мощную фигуру старого приятеля за столом таверны, куда случайно заглянул подкрепиться и глотнуть вина перед долгим путешествием. И вот теперь, вместо того чтобы отправиться в дорогу, как собирался, — сидит тут уже битый час и спорит с этим упертым ваниром! Но Аньярд всегда был упрямым, как мул, а кроме того от души презирал «южан», — то есть всех тех, кому злосчастная судьба уготовила родиться к югу от Нордхейма. И шанс заполучить в напарники на охране каравана стоящего, надежного парня, вместо одного из этих «изнеженных ленивых ублюдков, которые только и ждут, чтобы воткнуть тебе нож в спину», — а именно такого мнения он был о коринфийцах, — был слишком хорош, чтобы ванир согласился его упустить.

— Давай, Конан, не чинись, — почти слезно упрашивал он. — Им не хватает еще пары человек в охрану. Вальмерус собирался нанять кого-нибудь в Кезанкийских предгорьях… но ты же сам знаешь, что там за людишки! Грязные разбойники, все до единого… Или ты хочешь, чтобы твой лучший друг угодил в засаду где-нибудь на перевале и остался лежать, среди холодных камней, с перерезанным горлом и утыканный стрелами?.. — В Аньярде явно погиб великий бард. — Имир спросит с тебя за то, что ты оставил в беде его сына!

— Я почему-то считал, что твоего отца звали Согардом, — с ухмылкой отозвался Конан, жестом показывая подавальщику, чтобы принес еще вина.

Ванир пьяно взмахнул руками.

— Все северяне — дети Имира. Кроме, конеч¬но, нечестивых киммерийцев…

— Э, поосторожней, приятель! Не трогай моих богов — и я не стану трогать твоих!

Аньярд лукаво сощурился на собутыльника.

— Об этом мы тоже могли бы поспорить в дороге. Ну, давай, соглашайся…