Норман Хьюз - Сердце врага

— Где оно?

— Позже.

Он понял. Кивнул, хотя лицо недовольно скривилось. Но не мог не признать, что наемница в своем праве: в обмен на список он должен был что-то дать ей. Информацию.

— Спрашивай.

Палома покачала головой.

— Меттерианор… Хотя бы раз — в последний раз — мы можем поговорить по-человечески?

Карлик пожал плечами.

— Зачем тебе это нужно? Это ее рассердило.

— А ты считаешь — я не имею на это права?! Посуди сам… с самого начала, как я приехала в Коршен, мною вертели, кто как хотел, мне подстраивали ловушки, судили, обвиняли, приговаривали к смерти… Потом… Меня вынудили, как шавку, гоняться за собственным хвостом. Искать по городу убийцу, который все это время был от меня в двух шагах. Ряженой отправили на бал — позлить местную знать. А теперь… Ты по-прежнему не хочешь говорить со мной?! — Голос ее сорвался на крик.

За спиной осторожно приоткрылась дверь — и так же бесшумно закрылась. В доме стало тихо. Молчание длилось долго.

— Ты сама не знаешь, что хочешь выведать у меня, — произнес наконец Меттерианор. — Все, что было, тебе и без того известно. А помыслы моего господина, его… чувства, — он как будто поперхнулся этим словом, — об этом я судить не могу. Так о чем же нам говорить?

И правда, о чем?

— Ладно, — с фальшивой беззаботностью объявила она, поднимаясь. — Пусть это будет мой подарок. — И двинулась в дом, не оборачиваясь взглянуть, последует ли карлик за ней. С порога она окликнула Тальера:

— Эй, Камнерез! Где тут та элида, о которой вы спорили с Ниано? Решили наконец, что она такое?

— Безвкусица и убожество, — с готовностью отозвался тот.

— Тогда… Надеюсь, ты не станешь возражать…

На глазах у изумленных друзей, Палома, пошарив глазами в поисках чего-нибудь тяжелого, отыскала лежавшую на полу бронзовую статуэтку какого-то вендийского зверька, подняла ее, взвесила в руке… и, размахнувшись, изо всех сил ударила по злополучному колчану за спиной богини.

— Ты что делаешь? — воскликнул с верхнего этажа Конан. — Гарбо, смотри, что творит эта сумасшедшая!.. — и осекся.

Потому что гипсовая нашлепка, ловко приделанная к статуе, разлетелась вдребезги от удара. И узкий кожаный футляр, запечатанный воском, покатился прямо к ногам Паломы.

Не торопясь, та подняла его, вскрыла, вытряхнула свернутый в трубочку лист пергамента. Развернула. И, пробежав глазами, с поклоном вручила Меттерианору.

— Вот. Надеюсь, Грациан останется доволен.

Кто-то, кажется, Эрверд, сдавленно вскрикнул. Гарбо выругался. Конан, поспешно бросившийся вниз по ступеням, застыл на середине лестницы. Мозаист и скульптор молча воззрились друг на друга, затем — на изуродованную статую.

— Здесь четырнадцать имен, — пробормотал карлик, впившись глазами в список. — И нет самого главного…

Да, это было первым, что она заметила. Осторожный Скавро не доверил пергаменту одно-единственное имя — того, кто должен был занять трон после вторжения. Но ее это уже не касалось. Пусть Месьор сам ломает голову!

Она приняла решение. Окончательное. Как Говорил в свое время северянин, нет ничего, с чем не справился бы добрый клинок… Дорога станет ее клинком — и отсечет все нити!

Палома обернулась к киммерийцу:

— Конан, верно ли я понимаю, что ты больше не страж мне? Я исполнила все, что обещала, не так ли?..

— Ты… хочешь уехать? — В тоне Гарбо звучала обида. Но она не хотела об этом думать. Довольно с нее Коршена, в конце концов! Она им всем больше ничем не обязана!

Верно сказал Меттерианор — говорить больше не о чем. И не с кем. Она больше никого не желала видеть.

— Да, хочу! — наемница дерзко встряхнула белоснежными волосами. — Кто-то посмеет удержать меня?

Не только Гарбо казался оскорбленным ее поспешностью. Ниано и Тальер, Конан и Эрверд, все они взирали на нее с недоумением… и лишь некоторые — с сочувствием. Но сочувствие это лишь еще больше раздразнило ее. Она уже намеревалась бросить какую-то дерзость — но тихий голос Меттерианора пресек этот смехотворный порыв.

— Ты свободна, женщина. Месьор велел, чтобы лошади ждали тебя на конюшне. Ты вольна покинуть город, когда пожелаешь.

— Ему так не терпится от меня избавиться, что он заранее позаботился об этом?! — Она давала себе зарок не произносить этих слов… но, разумеется, они первыми сорвались с языка. — Наш вездесущий, всеведущий Грациан — лучше всех знает, что я делаю и чего хочу! Теперь, когда я сделала все, что ему нужно… я больше не нужна, да?