Питер Нейл - Суд Эрлика

Порядком разозленный, Конан продолжил свой путь. Даже когда с приятелями-стражниками они уселись в караулке вокруг бутыли превосходного хорайского вина, — сегодня друзья решили остаться во дворце, а не выходить в город, — он никак не мог избавиться от душившей его злости. Лаже приятели обратили на это внимание.

— Наш северянин сегодня черен, как грозовая туча, — со смехом заметил Наджиб.

Но когда Конан рассказал им о своей стычке со жрецом, стражники лишь поспешили в очередной раз наполнить ему доверху кружку.

— Пей, северянин.

Третий их собутыльник, Солах, пожилой воин, лишившийся глаза в стычке с мундарцами, похлопал варвара по плечу.

— Жрецы везде одинаковы, вечно суют нос не в свое дело. Наплюй и забудь.

— На моей родине такого нет, — покачал темноволосой головой северянин. — Кром — суровый и равнодушный бог. Он взирает на воина лишь однажды, при его рождении, даруя ему жизнь и волю к победе. Больше он не сует нос в дела смертных. И я считаю — это правильно…

— Возможно, — пожал плечами Хаджиб. — Хотя многим людям, слабым в душе, поддержка богов и их жрецов необходима, иначе они просто не смогут стоять на ногах. Вот почему служители культов забирают такую власть в свои руки. Наше счастье, что в Эссаире эмир Дауд не дает им совсем распоясаться.

— Ну, этого Ассабаха не мешало бы приструнить, — проворчал Конан.

Впрочем, вскоре он забыл о докучливом жреце, наслаждаясь на диво неплохим вином и обществом бывалых вояк, с которыми успел крепко сдружиться за то время, что провел во владениях эмира Дауда.

Вином и дружеской беседой они наслаждались так крепко, что ближе к полуночи осознали: на сегодня все развлечения закончены и до «веселых домов» им попросту не дойти. Прикончив остатки вина, воины завалились спать прямо в караулке, к вящему неудовольствию двоих парней, заступивших на ночное дежурство, которым, разумеется, на службе нельзя было взять в рот ни капли, и потому оставалось лишь с завистью глядеть на изрядно набравшихся приятелей.

Вскоре ночную тишину оглашал лишь богатырский храп…

Проснулся Конан еще до рассвета, сам не зная, что разбудило его. Вероятнее всего — теснота и спертый воздух караульного помещения, где пришлось провести ночь.

С хрустом потянувшись, он решил, что следовало бы все же вернуться к себе в казарму, привести себя в порядок и сменить пропахшую потом одежду. Затем можно будет позавтракать, — а там будет видно, что принесет новый день.

Однако на ночь все входы и выходы из дворца наглухо закрывались: эмир заботился о безопасности. Будь сегодня день его дежурства, любой из караульных отворил бы для Конана ворота, однако сегодня был день чужой смены и никого из дежуривших киммериец не знал.

Его вообще немало удивлял этот распорядок, с первого же дня, как он оказался в Эссаире: две смены караульных жили в разных казармах, никогда не пересекаясь между собой, не общаясь, не приятельствуя и уж тем более не заводя дружеских отношений. Кто-то — кажется, то был сам Дауд, или кто-то из его свиты, — объяснил Конану, что так повелось исстари, когда эмиры Эссаира брали на службу представителей двух разных степных племен, враждовавших между собой. Их нельзя было ставить на дежурство вместе, иначе, невзирая ни на какую воинскую дисциплину, могло дойти и до смертоубийства…

Так этот обычай и закрепился в дальнейшем, хотя вражда между кланами давно забылась. Осталось лишь название — смена Конана именовалась «хорезской» в честь племени хорезов; а сегодняшняя — «гурджийской».

Объясняться с гурджийцами и просить их о чем-либо северянину не хотелось. Возвращаться в душную тесную караулку — тем более. Бродить же по полутемному дворцу в ожидании рассвета, когда ворота наконец откроют — и вовсе глупее не придумаешь. По счастью, киммериец вспомнил, что один выход из дворца, тот, что со стороны кухни, уже должен быть открыт: там таскают свои ведра водоносы и растрепанные поварята загружают дрова в бездонные топки котлов…

Так оно и оказалось. Протолкавшись через снующих во дворе челядинцев, киммериец уже начал прикидывать про себя, каким образом лучше добраться до казарм, расположенных на городской окраине, — ибо никогда прежде не ходил этой дорогой, как вдруг в спину ему донесся голос:

— Эй, северянин! Мы и не заметили, как ты вернулся. Забыл что-нибудь?

Изумленный, Конан обернулся к говорившему. Из дверей караульного помещения ему дружески помахал рукой совершенно незнакомый стражник-гурджиец. Никогда прежде он не видел этого человека.