Олаф Локнит - Зов Древних

И лишь пастухи привыкли к таким условиям и спокойно пережидали непогоду в своих грубо сложенных из необработанного камня и обмазанных глиной хижинах, хотя и они непрестанно молились своим богам при каждой вспышке молнии и каждом ударе грома. Цивилизованного городского человека, тем более, столичного жителя, такой разгул стихии в открытой и голой местности пугает до полусмерти. Впрочем, как раз в такую ночь вор, задумавший дерзкое похищение, имеет все шансы на успех, поскольку особенно крутых и скользких троп и прочих препон в отрогах еще нет, а дожди и ветры летом теплые, да и замерзнуть в это время года невозможно.

Не желая иметь неприятности с квестурой из-за того, что налоги стремительно уменьшались, Аммий вызвал из Гандерланда отряд стражников во главе с офицером, чтобы те либо изловили неведомых воров, либо, если здесь не обошлось без колдовства, просто доложили в квестуру о случившемся. Солдаты явились — десять человек. Возглавлявший их офицер был из аристократов, однако род его давно обеднел, и несчастный был вынужден избрать стезю военного. Однако от рождения он был наделен утонченным умом, и это помешало ему сделать карьеру, а потому он прозябал в провинции, потихоньку опускаясь и спиваясь.

Проведя во Фрогхамоке несколько дней, с наслаждением общаясь с достойными собеседниками, офицер — звали его Люций — повел отряд в предгорья, чтобы выполнить поставленную перед ним задачу. Результат сей экспедиции оказался плачевным: отряд сгинул! Неделю спустя до замка добрались только двое: офицер и один из солдат, оба голодные, грязные и оборванные, без оружия, если не считать огромного березового сука, выломанного солдатом для какой-никакой обороны. Они представляли собой настолько комичную пару, что никто, бросив на них хотя бы один взгляд, не мог удержаться от улыбки.

Стройный, жилистый, среднего росточка командир с большими, умными и печальными карими глазами на тонком, почти аскетическом лице, которое несколько портил вечно рубиновый цвет носа, с залысинами на лбу, а рядом здоровенный толстомордый детина с копной густых, буйных и запутанных, как кустарник в лесах пиктов, рыжих кудрей, удачно дополненных бакенбардами, роскошными усами, плохо подстриженной бородой и общей недельной небритостью.

При этом воин был туп, как бревно, и не знал иных утех, кроме как затащить на сеновал дородную кухарку или опорожнить бочонок самогона, а после дрыхнуть до завтрашнего вечера, сотрясая стены премерзким храпом. Впрочем, в последнем, исключая храп, начальник и подчиненный почти не отличались друг от друга.

Но шутки шутками, а рассказ их был страшен и неправдоподобен. Первая ночь минула спокойно, и Люций уже был готов подозревать, что проныры-пейзане, обманув людей милосердного сюзерена, сами укрывают скот где-то в горах. Однако, будучи человеком ответственным, совестливым и богобоязненным, страшась оклеветать невинного, он отдал приказ повременить еще две ночи.

На вторую ночь приключилось неладное. Один из солдат отдалился от общего стана, желая посмотреть, не скрывается ли кто-нибудь за старой известковой скалой, искрошенной временем и молотами местных жителей, которые вырубали в ней глыбы для своих изгородей и построек. Скала все же была еще очень велика — пять или шесть человеческих ростов — и закрывала собой промоину, уходившую между двумя постепенно повышавшимися склонами к небольшому ручью, который едва сочился в жаркие дни, но после дождей или весеннего таяния снегов набухал, как тесто, и мчался бешеным потоком, ворочая бревна и камни, пока не разливался бессильно, вырвавшись на простор болот. Солдату показалось, что там осыпались мелкие камешки.

Но вот уже взошла луна, а он не возвращался. Люций забеспокоился и отправил на поиски еще троих. Эти возвратились быстро, но слова их были неутешительны. Их товарищ исчез бесследно. Пока суетились, зажигали факелы, обшаривали кустарники, ямы и расселины, кричали и бегали, пропали две овцы.

Пастухи, хотя сидели все время у костра и таращились старательно во тьму, снова ничего не могли сказать. Собаки не только не лаяли, но и вообще не проявляли ни малейших признаков беспокойства. Наконец, после упорного двухчасового допроса с пристрастием, учиненного офицером, один из туземцев, испугавшись, что разгоряченный, подогретый вдобавок захваченным с собой вином аквилонец выхватит сейчас из ножен свой короткий широкий меч и, пожалуй, еще отсечет какую-нибудь немаловажную часть его тела, поведал, что один из псов сначала глухо ворчал, а после жалобно скулил в то время, когда отряд носился в поисках пропавшего товарища. Впрочем, крестьянин объяснял поведение собаки тем, что пес задремал и ему привиделось что-то во сне.