Валерий Большаков - Магистр

– Хм… М-да. Верится с трудом. Угу… Слушай, а если оно и вправду отравленное и его кто-то другой выпьет?

– А мне наплевать, – медленно проговорил Олег. – Давайте-ка ложиться, парни. Завтра подниму с рассветом. Хватит с нас этой Италии! Домой пора двигать.

Свен хохотнул и в обнимку с Ивором направился в Синий зал, где залегла полусотня Тудора. Половина варягов ещё не вернулись с гулянки, вот и пускай потом ищут свободное место!

Хлопнув по плечу задумчивого Пончика, Сухов вернулся к себе и задвинул засов на двери.

– Всем спатьки, – объявил он.

Напряжённое лицо Елены разгладилось, она улыбнулась. Тут и Гелла заулыбалась обрадованно – страх как не хотелось ей покидать эту семью, очень уж господа хорошие, добрые такие и щедрые.

Олег остался в одной рубахе и прилёг с краю. Ложе было огромно – четверо лягут. Четверо и легли.

…Дворцовые повара и слуги просыпались рано, они-то и обнаружили трупы Бозона Тосканского и Толстой Эльзы, павийской блудницы. Он и она лежали на кровати друг на друге, голые, с искажёнными лицами синюшного цвета.

Когда Гуго Арльскому донесли печальную весть, было уже позднее утро. Король, находясь в тяжком похмелье, туго соображал, о чём таком ему толкуют, а когда до него дошло, он с ходу принял самое верное и мудрое решение – созвал всех своих гостей на поминальную тризну…

Одних варягов не пригласили – в полном составе они покинули Павию. Полусотня Тудора прихватила с собою мешки со съестным, а «чёртова дюжина» затарилась вином.

В Генуе они не задержались – пересели на лодьи и отчалили. Военный поход окончился. Начиналась охота на человека.

Забавно было наблюдать за сдержанно сопевшими варягами, разглядывавшими Наталью Сухову. На их лицах читалось удивление и чисто мужская растерянность при встрече с младенцем. Малютка Свен хотел даже подержать кроху – одной ладони варяга хватило бы для этого, – но Гелла вцепилась в ребёнка, как в своего, и не позволила. Свен не обиделся, умилился даже такой преданности.

А вот Пончик был загипнотизирован отнюдь не девочкой – сердце протоспафария покорила кормилица. Он глядел на Геллу, как кролик на удава, только не с ужасом, а с восторгом, больше всего желая быть проглоченным дивным ротиком девушки.

Теперь мать приёмная и мать кормящая прочно обосновались на корме «Пардуса», тетешкая Наталью, кормя её, направляя младенческий взгляд на море: «А во-он дельфинчик поплыл! Смотри, какой дельфи-инчик… О, как прыгает дельфинчик, как кувырка-ается!»

Олег частенько занимал место на скамье гребца и брался со всеми за весло – нетерпение гнало его в Константинополь. Чудилось ему, что, когда он работает веслом, пункт назначения приближается скорее.

Лодьи без происшествий добрались до узости Мессинского пролива, на ночь останавливаясь в бухтах укромных островков.

Обогнув Калабрию и выйдя в Ионическое море, варяги направились в Бариум, где стоял ромейский флот Иоанна Радина.

Это было задумкой Олега – он не хотел возвращаться со всеми вместе, надо было ему попасть в Константинополь раньше всех, чтобы без помех вытрясти из патриарха всё, что тому запомнилось, и выйти на след «Принцепса».

Сухов сомневался, что ему это удастся, но ни с кем не делился своими сомнениями, даже с Пончиком. Нельзя показывать свою неуверенность подчинённым – личный состав должен верить в командира, в мудрость его и прозорливость, полагаться на него во всём. Отсюда и рождается то, почти религиозное, ощущение непобедимости, каковое вселит в своих нукеров Чингисхан двести лет спустя.

В Бариуме варяги сошли на берег размяться да погужеваться в портовых кабаках и заведениях известного рода. Но повезло не всем – «чёртову дюжину» Олег прихватил с собой.

Иоанн Радин, очень довольный победами над мятежниками, легко уступил Сухову тахидромон – лёгкое быстроходное судно, предназначенное для скорейшей доставки донесений или для разведки. Олег же использовал тахидромон для того, чтобы, не теряя времени, прибыть в Диррахий.

Надо ли говорить, что Елена с Натальей и Геллой отправились на том же корабле? И стоит ли добавлять, что Мелиссина позвала с собой Котяна, Тарвела, Органу и Куверта? А не слышному никому зову Геллы Пончик подчинился раз и на всю жизнь. Кормилица, правда, пока лишь очень смутно догадывалась, что происходит с протоспафарием, почему Александр при ней застывал, изображая идола на кургане, краснел, бледнел и растягивал рот в дурацкой улыбке. Почему всякий раз, когда она встречалась с ним глазами, в его взгляде читалось восхищение и… обожание? Геллу пугало внимание столь важного синьора, но всё же любовные токи доходили до неё, принуждая ресницы опускаться, погашая взор, а кровь – струиться быстрее, притекая к щекам.