Кэтрин Валенте - Бессмертный

– Вижу, ты сегодня вернулся домой вовремя. Нагаша никогда не отличалась терпением, как я ее ни учила.

– Лебедь! – ахнула Маша, и будто она все еще была девочкой, будто она никогда не голодала до полного усыхания желудка – слезы выступили и хлынули по лицу. – Лебедева! Я так по тебе скучала! Но я пришла, ты видишь, все в порядке!

Портниха прикусила зубами мундштук из слоновой кости:

– Что-то знакомое, командир. Мы раньше встречались?

Марья утратила всю свою сдержанность и бдительность, хранимую, чтобы Ушанка не узнала ее секреты.

– Конечно, мы встречались! Мадам Лебедева, ты учила меня пользоваться косметикой и волшебству, и мы ели огуречный суп в тот день в кафе!

– Я думаю, что вам голову напекло, моя дорогая. Я терпеть не могу огурцов. И вообще любую зелень. – Светловолосая женщина отпила густого красного вина. – Надеюсь, что однажды здесь подадут что-то приличное, кроме этих грузинских помоев.

Землеед дружелюбно пожал плечам, будто говоря: Пьем, что дают.

– Возможно, вам следует повидать нашего мясника, командир. Он знает всех в городе. Уверена, что он поможет вам найти… – Дама сделала паузу со значением, а может быть и нет. Марья не была уверена: – …кого-бы вы там ни искали. Могу только заверить, что это не меня вы ищете. – Мадам Лебедева побарабанила ногтями по своему бокалу, аккуратно исключив Марью и Ушанку из своих забот. – Земя, Нагаша сделала на обед пирог с заячьими потрохами, – искусно поменяла она тему. – Она сказала, что я тоже могу прийти, если принесу грибов.

В лавке мясника не было ничего, кроме колоды, вырезанной из камня, и витрины без стекла с единственным выложенным в качестве образца стейком рубинового цвета с мраморными прожилками жира. Все остальное медленно разрушалось, но настолько медленно, что производило впечатление надежного и прочного. Дощатые полы не были подогнаны, одинокий вентилятор без одной лопасти шатко крутился под люстрой.

Ушанка вызывающе позвонила в колокольчик, хотя все, что она делала, казалось Марье вызывающим. Никто не вышел.

– Выходи или я реквизирую этот кусок! – закричала сержант. В янтарных полуденных сумерках задней комнаты ничто не пошевелилось.

– Здесь никого нет, Ушанка, – Марья провела рукой по витрине. Пальцы ее почернели от старой пыли. Она все еще была взволнована встречей со старыми друзьями. И она знала, что не ошиблась, это были они, иначе и быть не могло. Сердце ее опустилось и спряталось глубоко в животе. Кто же тут у них мясником?

– У нас нет разнарядки на этот город, товарищ генерал-майор. Если хотите говядины, забирайте эту и пойдем. – Штаб-сержант прихлопнула муху на прилавке и зажала ее в кулаке, слушая как она бессильно жужжит.

За прилавком появилась молодая женщина, раскрасневшаяся, с соломенными волосами, вьющимися вокруг приятного круглого лица. Ее розовые губки сложились сердечком, выражая одновременно извинения и удивление.

– Прошу прощения за то, что заставила вас ждать, офицеры! Иногда сон навалится, и никак из-под него не выбраться.

– Лень – враг торговли, – фыркнула Ушанка.

Марья легко, но четко выступила вперед своего младшего офицера.

– Как ваше имя? – спросила она.

Девушка беспричинно покраснела.

– Елена, – ответила она с нервным смешком.

Марья, как смогла, сделала непроницаемое лицо. Разум ее встрепенулся. Ах, эти Елены с янтарными глазами! Узнает ли она эту из них из всех? Она не могла припомнить. Но она свободна, она разговаривает – что-то случилось, и теперь всё в порядке. Эта женщина – знак того, что теперь всё в порядке, не правда ли?

– Откуда ты, Елена?

– Я здешняя. Ну не совсем так. Я не очень хорошо помню! Но я долгое время жила в женском кооперативе на северной окраине.

Марья и не спрашивая знала, что в кооперативе должна быть дверь из лошадиной кости и железная галерея.

Ушанка прищурилась, глядя на девушку:

– Тебе что, не нравилось жить в коммуне?

– О нет, вы меня не поняли. Мы вместе работали на ткацкой фабрике, и она нас всем обеспечивала. Мы ели общий хлеб, пили общую воду. Мы жили как сестры, как семья без главы семьи, без начальства, жили в любви.

Ушанка медленно сморгнула. Ее лицо потемнело. Марья, не отрываясь, смотрела на Елену, пока та продолжала:

– И вы знаете, по странному совпадению, нас всех звали Еленами. Такие странные истории случаются в этом мире! Мои сестры все еще ткут там, за горкой, и я приношу им конфеты и тушеные овощи на День Революции. Некоторые из них уже состарились, совсем бабушки стали, глаза слезятся, все в синих морщинах. Они даже не помнят, сколько им лет или где родились. Я мою им головы, когда не надо присматривать здесь, в лавке. Я бы там и жила, если бы не полюбила. Я замуж вышла – так бывает.