Андре Олдмен: Заговор теней

Соперников Конан тоже разглядел сквозь кристалл. Брахман вовсе не думал никуда двигаться, сидел спокойно недалеко от входа и перебирал четки. Вегаван же уверенно двигался между зеркал и медных щитов, шевеля губами: считал шаги. Очевидно, знал тайный код, помогающий сворачивать в настоящие проходы.

Выглядел вазам весьма потешно. Сделав пяток шагов в одном направлении, он вдруг застывал, таращился по сторонам, прыгал в сторону, когда поворачивался медный щит, открывая дорогу, потом пятился, загибая пальцы, приседал, пропуская над головой раскачивающийся подвес с тяжелым мешком на конце, иногда становился на четвереньки, иногда даже полз — все ближе и ближе к выходу.

Поняв, что зря теряет драгоценное время, Конан уверенно зашагал посреди нелепой кутерьмы, поглядывая по сторонам сквозь глаз убитого монстра. Он сворачивал туда, где были настоящие проходы, вовремя уворачивался от летающих мешков, а, поравнявшись с актерами в масках, отвесил одному из них добрый пинок пониже спины. Актер взвыл и кинулся колотить своего товарища, думая, что тот решил сыграть с ним злую шутку.

Эта небольшая задержка чуть было не стала роковой для киммерийца. Он уже миновал центр шатра, но Вегаван, опередивший его с самого начала, был в пяти шагах от выхода. Ему оставалось миновать всего один щит, и тогда…

Что будет, если вазам выйдет из шатра победителем, Конан подумать не успел. Вегаван повернулся, уверенно шагнул вперед и… ударился лбом в медную поверхность, вызвав звон и гул, подобный удару колокола.

— Прахтаматеша! — возопил советник, шаря перед собой руками. — Куда вертите, шакальи дети! Все пойдете на корм крокодилам!

Служители, вращавшие рукоятки, в ужасе застыли. Конан прекрасно видел, что никакой ошибки с их стороны не было: всему виной оказался луч голубоватого света, исходивший от магического огня, тлевшего над кувшином тощего чародея. Отражаясь от сложной системы зеркал, проходя сквозь линзы, именно он порождал фантасмагорию, призванную сбить Претендентов с толку. И Вегаван вовсе не сбился со счета. Просто расстегнулся у киммерийца ворот афгульской рубахи, и луч, отразившись от кольчуги, подаренной Абдрасаном, изменил направление и показал совсем не то, на что рассчитывал хитроумный советник. Не то и не там.

Не отрывая руки от медной поверхности, Вегаван нажал посильнее, и щит стал медленно поворачиваться, открывая проход. Еще немного, и выход окажется свободен… Киммериец рванулся вперед, уже понимая, что не успеет, что советник опередил-таки и выиграл последнее состязание… И тут кожаный мешок, опустившийся из темноты, саданул Вегавана в голову и бросил советника на землю.

Удар пришелся в левую скулу — когда вазам, постанывая, выбрался наружу, вся левая половина его лица затекла и стала багровой, как перезревший помидор. Следом появился брахман. Оба поклонились Конану, принимавшему тем временем поздравления раджуба: Шамиак бесстрастно, советник — едва сдерживая гнев.

А потом матерчатые стены упали, и начался праздник в честь Одноногого Синга — в его честь.

Облаченный в мантию и корону Конан проплыл над морем голов, стоя в золотом паланкине на спине слона, под сине-желтым широким зонтом, символом власти раджубов Гадхары. Народ ликовал, вельможи толпой следовали за своим временным повелителем, воины размахивали саблями и испускали громкие вопли.

Так продолжалось до вечера, пока слон не обошел все улицы города. На окраине несколько человек бросились под ноги гиганта и погибли, раздавленные его тяжестью. Киммериец слыхал о странных обетах, даваемых вендийцами, но видеть их исполнение было не слишком приятно.

Когда сумерки опустились на столицу Гадхары, среди толпы появились люди-лампы, живые подставки, на головах которых ослепительно сияли карбидные огни. Многоэтажные нарядные светильники украшали многочисленные подвески, звенящие, как сотни маленьких колокольчиков; белоснежные факелы ярко освещали все вокруг.

Озаренная их светом нарядная толпа медленно перетекала из улицы в улицу, от дома к дому — на стенах плясали разноцветные огоньки бумажных фонариков, а ветви деревьев светились на фоне черного неба оцепеневшими брызгами огромных фонтанов.

Это несколько однообразное действо настолько утомило киммерийца, что, оказавшись во дворце, в покоях раджуба, хозяином которых он стал на три дня Халипуджи, варвар, едва успев раздеться, повалился на широкое ложе и погрузился в глубокий сон.