Наталья Павлищева: «Злой город»

Рязани больше не было. Совсем.

Вокруг только обгорелые бревна бывших домов и трупы… трупы… трупы… бесконечное множество рассеченных тел, отрезанных рук, отрубленных голов… И красно-черный снег. Копоть и кровь… и ярко-голубое небо над головой…

Я сидела возле бывшего Успенского собора, где совсем недавно спорила с юродивым Михалкой, и пыталась осознать этот факт. Я одна… во всей Рязани осталась только я…

Вчера взяла Николин меч и поклялась убивать татар, пока смогу держать его в руках, но как это сделать? В одиночку я татар не догоню. О том, что пора обратно в Москву, не думалось вообще. Не было ни тридцатилетней успешной женщины из Москвы двадцать первого века, ни пятнадцатилетней боярышни, в которую меня «вселили» несколько месяцев назад, остался единый клубок воли и желания добраться до Батыя и разорвать его своими руками.

– Настя…

Почему-то увидев прямо перед собой Вятича и услышав его голос, даже не удивилась, словно так и должно быть. Теперь я уже ничему не удивлялась вообще. Зато горло сдавило, и изнутри вырвался не то всхлип, не то стон:

– Они убили всех…

– Я вижу. Пойдем, тебе пора.

– Нет! – Даже меч за спину спрятала, вернее, попыталась спрятать. – Я никуда не пойду, пока не убью Батыя!

Вятич глянул мне за спину.

– Настя, косу обрезала?

– Я не Настя! Я Никола, пока не убью Батыя!

Это не упрямство, просто понимала, что иначе не смогу. После увиденного в растерзанной Рязани, после случайного спасения среди горы трупов я не могла думать ни о чем другом, кроме убийства Батыя.

Несколько секунд Вятич смотрел мне в лицо, и его глаза не изменили цвет, они были голубыми, как весеннее небо. Потом снова позвал:

– Пойдем. К Евпатию Коловрату в дружину.

Я даже вскрикнула, неужели Коловрат пришел? Вятич кивнул:

– Да. Пора. – И вдруг протянул невесть откуда взявшийся в руке кусок хлеба: – Есть хочешь?

Конечно, хотела, ведь уже столько дней крошки во рту не было. Но об этом как-то не думалось, убив последнего татарина во дворе у Николы, я двигалась словно во сне, собирала убитых, складывая их рядками, как-то спала ночь…

Вятич отдал мне свою лошадь, посоветовав:

– Если не знаешь, что делать, отпусти поводья, Слава сама вывезет. И не мешай ей крутиться во время боя, она раньше тебя увидит опасность.

Это была умница Слава, я помнила кобылу еще по Козельску и понимала, что сотник прав, Слава куда лучше меня разбирается в сложности поведения во время сражения. Сам Вятич пересел на заводного Бурана. Хорошо, что он был о-двуконь, как это называлось, то есть имел запасную лошадь.

Так я оказалась в дружине Евпатия Коловрата. Единственный вопрос, который мне задали:

– Когда?

– Ушли вчера поутру…

Евпатий кивнул, словно соглашаясь сам с собой:

– Успеем догнать.

Ему возразил богато одетый дружинник, при этом Вятич почему-то сжал мое плечо и заслонил собой от говоривших.

– Князь Роман велел к Коломне идти.

Вяло проползла мысль, что Роман жив…

– А вот это простить?! И Коломна небось не готова…

– Не готова.

– Значит, задержим. Вперед!

Коловрат не говорил пламенных речей (может, я такие пропустила?), он не убеждал, не звал на подвиги во имя Руси. Каждый сам знал, что если на Русь пришла степная беда, то все должны встать на защиту, а сожженная Рязань требовала отмщения. Никто не сомневался, что нужно мчаться вперед и убивать татар, сколько бы их там ни было.

Как же им объяснить, что ордынцев много, так много, что огромное поле казалось под этой лавой черным? Попробовала сказать Вятичу, тот внимательно вгляделся в лицо, кивнул:

– Приходишь в себя. Соображать начала. Евпатий знает о числе татар, сказали. Мы не будем воевать со всеми, нам надо их остановить и задержать, пока у Коломны подготовятся.

Я вспомнила, что именно так Евпатий Коловрат и поступил, его дружина действительно сильно задержала Батыево войско, позволив князьям у Коломны подготовить место будущей битвы, поставив надолбы. Правда, это мало помогло, все равно все были побиты, бежал только сын великого князя Всеволод Юрьевич с маленькой дружиной. «Мой» князь Роман Ингваревич погиб, причем не просто погиб, его голову принесли Батыю на острие копья.