Наталья Павлищева: Ледовое побоище

Но думать некогда, советник, изумленно оглядев столь наглую представительницу урусов, только сделал знак следовать за ним. Правильно, нечего вступать в теоретические споры с нижестоящими. Кто я для него? Так себе… Ладно, если выживу, я тебе еще покажу столь наглое пренебрежение моей личностью! Надо запомнить этого старикашку, чтобы не нагадить потом по ошибке кому-нибудь другому. Говорят, мы, европейцы, для них все на одно лицо. Но и они для нас тоже, а халат вполне можно переодеть. Вот как его запомнить, разве поставить тавро еще и этому?

Обругав себя дурищей, я двинулась за советником. Поползновения Лушки отправиться за компанию пришлось пресечь в корне. Хватит и одной жертвы. Если придется.

Меня тоже не заставили ничему кланяться, хотя лично мне было бы совершенно наплевать. А вот порог юрты я переступила старательно, даже дома всегда интуитивно соблюдала этот обычай – не наступать на пороги. Стариков надо мной смеялся, считая это мелкой дурью, а вот теперь пригодилось.

В шатре царил полумрак, сразу вспомнилось мое посещение такого же шатра во сне. Конечно, не совсем то, но очень похоже. Не знаю, ходили ли вообще к хану вот такие гости, как я, вряд ли, но к моему появлению внутри советники отнеслись спокойно. Судорожно вспомнив, что должна делать, кажется, четырежды пасть ниц и подняться, но не выше корточек, чтобы не возвышаться над ханом, я… просто низко, до земли, вернее, устилавших землю ковров, поклонилась, с трудом сдержав свой язык, чтобы не сказать: «Привет!» И никаких ниц! Обойдется. За ним должок, обещал не преследовать, а сам загонял до смерти.

Хан молча смотрел на меня, не видя никаких поползновений приветствовать хотя бы кивком, не говоря уже об ответном поклоне, я спокойно уселась на скамеечку рядом с Невским.

– Ну что у вас тут?

Князь Александр ответил тоже шепотом:

– Хотел видеть тебя.

Я уставилась в лицо Батыю. Он хотел меня видеть? Ну вот она я, как видите, жива и даже вполне здорова, не считая нывшего всю ночь зуба.

Хан что-то спросил, Невский ответил. Оказалось, Батый интересовался, говорю ли я по‑кипчакски. Конечно, по‑кипчакски я не говорила, но когда мне очень страшно, из меня начинает лезть нечто такое…

– Парле ву франсе? Шпрех ин зи дойч? Ду ю спик инглиш?

– Настя, ты что?

– Спроси его, говорит ли он по‑английски?

– По-каковски?

Хану надоела наша приватная беседа шепотом, и он снова сделал знак удалиться советнику, а князю приказал:

– Будешь толмачить сам.

Я махнула рукой:

– Пойдет.

Батыя явно изумляло мое поведение, а пусть знает, что я его не боюсь! Бояться действительно было глупо, забравшись в пасть крокодила, нелепо бояться его хвоста. Теперь уж что будет, то будет. Хотелось бы остаться живой, а еще лучше невредимой. И тут все мои умения крутить клинками девятки или пинаться ногами в ухо ни при чем, здесь воля Батыя, а значит, наш с ним моральный поединок.

Поединок начался с весьма саркастического замечания хана:

– Я могу тебя убить.

Вот ведь гад, а! И это после всего хорошего, что я для него сделала. Могла ведь и придушить тогда, но оставила жить, а он меня, кстати, убил, подлец этакий. Хотелось сказать: «А я тебя опозорить» – но я лишь пожала плечами:

– Ты уже делал это, и что?

Мы старательно не смотрели в глаза друг другу, словно понимая, что это станет заключительным аккордом.

Хан не дрогнул.

– Чего ты хочешь?

Он ожидал, что уруска потребует уйти с их земель или сделать Искандера каким-нибудь большим военачальником…

Мне было наплевать, чего ждал Батый, я ответила то, зачем, собственно, притащилась в его ставку:

– Я хочу тебе помочь.

И все же хан первым глянул мне в глаза, даже выражение лица чуть изменилось:

– Помочь?

Вот теперь был поединок взглядов, но на моей стороне оказалось то, что он никак не понимал моих намерений. Я столько времени гонялась за ним, и вдруг речь о помощи…

– Против Гуюка.

Не знаю, сколько длился наш перегляд, но я тоже не моргнула, выдержав долгую, ну очень долгую паузу. Хан отвел глаза первым. Слабак, я еще в детстве в «гляделки» всегда выигрывала и театральную паузу держать тоже умела.

– Я не боюсь Гуюка, – впечатляющей усмешки у Батыя не получилось. Нет, он не боялся Гуюка, но война с Великим ханом означала войну между монголами.

Невский был потрясен тем, что хан ведет разговор с молодой женщиной о своих отношениях с родственником. Теперь князь уже верил, что Настю с Батыем связывает нечто большее, чем просто Рязань, слишком необычной была эта беседа, расскажи кому, не поверят. Но князь Александр прекрасно понимал, что никому ничего рассказывать не будет, в этом залог и его собственной жизни, и жизни тысяч и тысяч русских. Тайна хана и загадочной женщины должна остаться тайной.