Наталья Павлищева - Ледовое побоище

Дары были богатыми, этих урусов сколько ни разоряй, у них в закромах все равно найдется чем одарить. К тому же город Искандера с длинным, непроизносимым для хана названием не был разорен. Это богатый город, который будет давать богатую дань… Хан даже зажмурился при мысли о том, сколь богатыми будут меха, каким обильным поток золота и серебра, какие красивые девушки появятся в его шатрах и шатрах его людей…

Когда Батый открыл глаза, его дыхание просто остановилось! Некоторое время он даже не мог глотнуть вставший поперек горла ком. На золоченом подносе перед ним под откинутой красивой тканью лежал… обрывок голубой ткани!

Хан снова закрыл глаза, борясь с желанием потрясти головой, открыл, но ткань никуда не девалась. Там же на подносе оказалась красивая резная коробочка. С трудом справившись с собой, Батый сделал знак, чтобы открыли. Крышку он поспешно захлопнул сам, потому что внутри лежала его собственная пайцза, которую страшная женщина отобрала тогда в уруском лесу, и… какой-то обломок, форму которого хан узнал бы и на ощупь, потому что он повторял форму с трудом выведенного шаманкой тавра у него в верхней части ягодицы!

И снова хан несколько мгновений сидел потрясенный, не в силах вымолвить ни слова. Только многолетняя привычка никак не выдавать своих мыслей позволила и на сей раз их скрыть. Батый снова закрыл глаза и постарался успокоить дыхание и собраться с мыслями.

Получалось, что та женщина жива или есть люди, которые все знают. И эти люди связаны с Искандером. Может, потому коназ так уверен в себе и спокоен? Рука сжалась в кулак, словно пытаясь заочно придушить кого-то. Еще мгновение – и Батый приказал бы убить Искандера и всех, кто приехал с ним. Нет, убить он всегда успеет, пусть сначала Искандер объяснит, что это за люди…

Напряжение достигло предела, еще чуть, и сама сорвалась бы к шатру, даже понимая, что добежать не дадут, убьют на подходе.

Вдруг из шатра показался какой-то согнутый старичок, он сделал знак кебтеулам и…

О господи, неужели нельзя быстрее?!

Охранник, почти чеканя шаг, направился в сторону князя. Он шел как на параде, а я изводилась от ожидания. Это я, мне мало что грозит, а каково Невскому, который и выдать своих переживаний не может?

В самый ответственный момент я умудрилась снова отвлечься на птицу, которая, видно, решив, что в стане ей добыча не светит, полетела прочь. Опустив глаза на шатер, я увидела, что князь уже идет вслед за кебтеулом к шатру. Пришлось просто закрыть руками рот, чтобы не заорать на всю ставку: «Йес!» Хан, зараза, решил не придираться и не заставлять Невского ползать между его кострами перед его божками, хотя сказал же Спиридон, что возьмет княжий грех на себя, если тому придется унижаться.

Князь Александр скрылся в шатре, и снова потекли неимоверно долгие и страшные минуты. Выйдет ли, что ему скажет Батый? И главное для меня – увидел ли стрелу и понял ли, от кого она? Конечно, понял, только чем это обернется? Может, мы зря рискнули отправить стрелу с дарами Невского, лучше было бы послать ее отдельно, чтобы не подставлять под возможный удар князя?

Нет, пока князь Александр выйдет, я успею поседеть, и никакой деготь не справится потом с этой сединой. Разве можно так нервничать? Вятич сказал бы, что теряю энергию со страшной силой. Но не терять никак не получалось, все же в шатре у Батыя князь Александр и его жизнь в опасности!

Невского не заставили кланяться идолам или прыгать через пламя костров, а просто пройти между ними не слишком оскорбительно. Но когда входил в шатер, советник тихонько подсказал:

– Надо четырежды пасть ниц перед Саин-ханом, так положено.

Ладно, это перетерпим, в конце концов, мы тоже любим поясные поклоны. Невский поклонился как положено, то есть четырежды опускался с корточек почти в положение лежа и возвращался обратно. Хан остался доволен, но особо за тем, чтобы князь распростерся ниц, не следил. Его явно интересовало что-то другое.

– Почему долго не шел? Почему в Каракорум не едешь, когда тебя зовут?

Голубые глаза князя твердо глянули в карие глаза хана:

– Мой город никто не завоевывал…

У Батыя во взгляде появился стальной блеск, это было мгновение, когда жизнь князя висела на волоске и без послания со стрелой и пайцзой. Но Невский успел продолжить раньше, чем хан отдал какой-либо приказ.

– …вот в Каракорум и не ехал. А с тобой, хан, хочу жить в мире, потому пришел не по требованию, а по своей воле.