Марк Сиддонс - Избранница ночи

Правду сказать, ей это нелегко далось, особенно поначалу. Не раз и не два, осыпая наставников отборными проклятиями, в изобилии почерпнутыми у старшего брата, юная негодница убегала с занятий, пряталась в обширном саду дворца, строя дерзкие планы побега, покуда дочь советника Югита или сам старый Джергез, не приходили за ней. Советник вел с непокорной воспитанницей долгие разговоры, грозил, увещевал, вздыхал, негодующе вскидывал руки, тщась образумить подопечную. Соня никогда бы не смирилась с бесконечными правилами, запретами и ограничениями, коими полна была придворная жизнь — после вольного житья в родном Майране, где она была полностью предоставлена самой себе, нынешнее существование казалось ей поначалу едва ли не тюрьмой. Но Джергез мог бы и не тратить на нее своего красноречия. В глубине души дерзкая отроковица и без того понимала: бежать ей некуда.

Возвращаться домой было попросту опасно — не зря отец так поспешно отослал ее оттуда. Несмотря на юный возраст, в Майране Соня ухитрилась связаться с шайкой местных грабителей, к которым принадлежал и ее старший брат Хункар, и даже завоевала среди отпетых головорезов немалый авторитет. Но последние их выходки переполнили чашу терпения властей. За разбойниками началась настоящая охота, и Келемет счел за благо увезти непослушную дочь из города. Возможно, он в душе подозревал, что Соней движет не просто юношеское молодечество. Буйная кровь давала себя знать, и гирканец всерьез начал опасаться, как бы дочь не пошла по его стопам.

Сам Келемет долгое время был предводителем одной из самых знаменитых шаек в Аграпуре и проворачивал такие дела, которые даже спустя много лет людская молва продолжала приукрашивать все новыми и новыми подробностями, превращая, как это обычно и происходит, быль в легенду. Соня невероятно гордилась прошлым своего отца, особенно жестокой расправой с бандой Синих Тюрбанов, которая существовала не один десяток лет, пока не покусилась на первую семью ее отца. Келемет — в одиночку! — прикончил всю шайку, около четырех десятков человек.

Впрочем, возможно, отцом Сони двигали и иные мотивы, когда он в спешке снаряжал дочь к своему давнему другу, бывшему осведомителю разбойничьей шайки Маади, ныне ставшему почтенным хауранским вельможей, где его знали лишь под именем Джергеза. Ведь и сам Келемет с семьей ненадолго задержались в Майране после отъезда дочери. Сперва была отправлена в затерянный в горах храм старшая дочь Ална, с детства выказывавшая склонность ступить на жреческую стезю,— а затем и вся остальная семья стронулась с места, обосновавшись здесь, в Салафре, на самой границе с Заморой.

Впервые приехав в поместье погостить, Соня была поражена. В Майране они жили скромно, едва ли не бедно, матери помогала лишь одна приходящая служанка — так что Соня, узнав о бурном разбойничьем прошлом отца, частенько гадала, что же сталось с немалыми богатствами, которые Келемет не мог не скопить за те годы. Теперь она получила ответ на свой вопрос.

Салафра была столь же роскошна, сколь нищим и убогим казалось их прежнее обиталище.

Прежде поместье принадлежало кому-то из хауранских вельмож, попавших затем в немилость к наместнику. Сам дом был невелик, и отнюдь не выглядел дворцом — длинный, приземистый, его единственным украшением были колонны зеленого камня, на коринфийский манер поддерживавшие портик. Но сад, окружавший дом, был воистину драгоценнейшей из оправ. Гроты и водопады, мраморные мостики и журчащие фонтаны — у каждого был свой голос, и неумолчная их беседа всегда завораживала девушку — гранатовая рощица и потаенные беседки… сад был полон сокровищ, и казалось, проживи здесь хоть целый век, все равно не узнаешь всех тайн этого чудесного места.

В Салафре всегда пели птицы, и, казалось, вовсе не было дождливых дней. Синь высоких небес окружалась в крохотных искусственных озерцах — словно богиня Иштар обронила здесь свое сапфировое ожерелье. А вместе с ожерельем подарила обитателям поместья и свою чарующую улыбку, как обещание вечного счастья.

Отец стал реже хмуриться, и Соня ни разу не видела, как то нередко бывало в Майране, чтобы он уединялся на заднем дворе, сосредоточенно метая в цель острые, как бритва, ножи, что служило у Келемета признаком гнева или тревоги. Расцвела и Сиэри, мать девушки. К рыжекудрой ванирке словно вернулась молодость. Она чуть пополнела, но это еще больше шло ей. Разгладились морщины, так портившие высокий лоб, из серых глаз ушла затаенная печаль.