Юрий Никитин: Гиперборей

— Чем он неверен? — потребовал жрец.

— У любого мага, — прохрипел Олег с усилием, — даже мага высшей касты, душа должна быть рабской! А это супротив того важного, что живет в нас. Ведуны стараются понять суть... Им нужно знать ответы на все их как и почему. Пока они умеют мало, но все, что получают, это отныне их достояние — не богов! И достояние всех людей. Скиф придумал стремена, Анахарсис изобрел гончарный круг, горящий трут и двузубый якорь, глиняные сосуды научился делать Корив, искусство спаивания и соединения меди нашел скиф Лид...

— Если верить Аристотелю, — прервал жрец. Он откинул капюшон. Олег увидел немолодое лицо, холодные глаза. — А по Феофасту это сделал фригиец Дела!

— Неважно кто! Главное, что едва ведуны придумали колесо, как оно покатилось по белу свету! Кто-то из ведунов сделал топор, а ныне нет народа без топора... А что мы, маги? Мановением руки воздвигаем и рушим дворцы, но не понимаем, как это делается. И невозможно понять — в этом суть магии! Меня это унижает. Мы — рабы своих заклятий! А вот ведуны не гнут спины даже перед Родом. Все что сделали, сделали сами. У них есть то, чего нет у магов, — гордость! Чувство собственного достоинства.

Старший жрец отступил на шаг, сел. Фагим развел руками, повернулся к сидящим на скамье:

— Видите? Посягает на устои. Мы, маги, не пытаемся проникнуть в суть таинств — они в руке бога. Мы лишь посредники между небом и землей. А он сам хочет стать Богом! И сделать им всех людей.

В пещере повисла мертвая тишина. Затем жрец, который говорил с Олегом, медленно вытянул руку вперед, оттопырил палец и резко повернул его вниз. Слева и справа из-под широких складок плащей появились худые руки. Костлявые пальцы один за другим оттопыривались, все указывали вниз. Последний из жрецов заколебался, спросил, обращаясь к Фагиму:

— Ты глава Семи... Не надо ли посоветоваться с остальными Тайными? Ведь это не простой враг, он сам был, как я слышал, одним из Семи... Мы не вправе судить человека такой мощи.

— Я — вправе! — резко сказал Фагим. Запавшие глаза полыхнули красным огнем, словно в пустом черепе на багровые угли дохнул ветер. — Слишком много болтают, они-де — молодое поколение. Я — старый маг, знаю и вижу дальше. Он враг, который должен быть уничтожен немедленно.

Жрец испуганно опустил голову, его палец, опущенный вниз, дрожал. Фагим повернулся к Олегу, в глазах пламя разгоралось ярче:

— Жернова затормозили на тебе малость, но ненадолго...

Воины, спеша и толкаясь, перетащили щит с прикованным Олегом поближе к огню. Фагим подошел к алтарю, взял широкий нож. Пламя заиграло на обсидиановом лезвии. Культ освятил каменные топоры и ножи как священные, а Фагим пришел из тех времен, когда о металле не слыхали. Двое жрецов вынесли из темного прохода Игоря, раздели, положили голышом в каменную чашу на черном алтаре. Олег напрягся в оковах, со страхом думая о Рюрике и Умиле — хватит ли у Рудого сил удержать их на месте?

Игорь тут же сел в чаше, с любопытством вытаращил глазенки на лица, скрытые капюшонами, костры, факелы, воинов.

Из темноты выступила маленькая фигурка в желтом плаще, что волочился по грязному полу. Фагим резко протянул руку с каменным ножом:

— Дочь моя, это твое право — вырезать сердце отступника!

Из разреза в плаще выдвинулась тоненькая голая рука — Олег сразу узнал ее — взяла нож. Другая рука сбросила капюшон. На Олега смотрели глаза Гульчи. Брови были вскинуты так высоко, удивленно, что придавали лицу беззащитное выражение. Нежное лицо с чистой белой кожей без кровинки, губы плотно сжаты. Пальцы сомкнулись на рукояти ножа с такой силой, что костяшки побелели.

— Гульча, — спросил Олег хрипло, — Морш был твоим братом?

Она ответила бесцветным голосом:

— Братом по тайному обществу.

Олег молчал, пристально смотрел на нее. Гульча шагнула. Они оказались лицом к лицу. Ее рука начала отодвигаться для удара. Сердце Олега забилось сильнее, он чувствовал панические толчки, грудь начала вздыматься, уже чувствуя, как треснет плоть под острым краем ножа, и он, Вещий Олег, не смог заглушить холодок страха, хотя старался изо всех сил.

Их глаза встретились. Ее рука мелко дрожала, Гульча закусила губу. Глаза начали наполняться слезами, Фагим сказал настойчиво:

— Великая честь — бросить сердце врага на алтарь прогресса! Ты сделала, как никто, много, чтобы завести нашего общего врага в смертельную для него ловушку.

Гульча все еще не отрывала взгляда от лица Олега, похожего на кусок сырого мяса. Она видела его таким только однажды: когда он сдался Говарду, чтобы убрать нож от ее горла. Внезапно запруда в чистых глазах переполнилась, озера слез хлынули ручейками по бледным щекам. Она всхлипнула: