Эндрю Фукуда - Добыча

Но через несколько часов ему пришлось оставить меня. Когда луна села и солнце поднялось над горизонтом, он открыл дверь и вышел на пустынные, залитые солнцем улицы. Он отправился в школу за моим зубом. Его надо было найти. Если бы его обнаружили где-нибудь в уголке столовой или рядом с ножкой стола, подозрения — все еще смутные, которые со временем должны были развеяться, как и все безумные слухи о геперах, — подтвердились бы. А если бы это произошло, они бы быстро сложили два и два и пришли бы за мной спустя минуты, даже секунды, бросились бы на меня и разорвали на части.

Спустя несколько часов, незадолго до заката, отец вернулся с пустыми руками. Он не смог найти зуб. Отец устал, и я видел, что он с трудом справляется со страхом, но мне он сказал не беспокоиться. Возможно, я просто проглотил зуб и теперь тот в безопасности внутри меня.

Я снова заплакал. Я думал, что это нормально, я дома, и сегодня отец ведь разрешил мне плакать. Но он остановил меня.

— Все. Хватит слез, — сказал отец. — Скоро тебе идти в школу, твое отсутствие может привлечь внимание.

Я сумел перестать плакать, но с дрожью, сотрясавшей все тело, совладать не мог. Я боялся, что отец опять начнет меня ругать, но вместо этого он обнял меня и прижал к себе, как будто хотел остановить дрожь своим телом. В его объятиях я чувствовал себя в безопасности.

— Я бы хотел, чтобы мы обратились, — сказал я, уткнувшись ему в грудь. Он напрягся. Я продолжил: — Почему нет, папа? Я устал постоянно врать и прятаться. Почему бы нам не обратиться? Это просто, я могу принести домой немного их слюны. — Я был настолько поглощен своими мыслями, что не заметил, как его лицо исказил гнев. — Нам надо просто втереть немного слюны в маленький порез. Тогда нам не надо будет прятаться. Мы могли бы стать нормальными. Как все. Давай оба сделаем это, папа.

— Нет! — ответил отец, и его голос звучал как гром, раскаты которого до сих пор раздаются в моей памяти. — Нет, — он взял мое лицо в руки и посмотрел в глаза, — никогда не говори ничего подобного. Никогда не думай ничего подобного. Никогда!

Я кивнул, больше от страха, чем от понимания.

— Никогда не забывай, кто ты, Джин, — он сильнее стиснул мое лицо. Думаю, он не понимал, с какой силой меня держит. — Ты идеален таким, какой есть. Ты ценнее, чем все эти люди в городе. — Он говорил еще, обещал, клялся, что никогда меня не оставит. Его голос становился все тише и мягче, успокаивал меня, будто проникая в самую глубину моих генов. Он обнимал меня, пока я не затих.

Зуб так и не нашли. Вероятно, я его действительно проглотил. Но недели, месяцы и даже годы спустя я боялся, что где-то, в какой-то укромной трещине, лежит мой зуб, желтый и потускневший, и ждет, когда его найдут. Как и я сам: брошенный и ждущий, что меня в конце концов обнаружат.

И все-таки, хоть я и жил в крошечной трещине между двумя мирами, тогда, в объятиях отца, я ощутил глубокий и полный покой, который может дать только родительская любовь. В тот день я дал клятву, настолько полно проникшую в самую мою суть, что даже забыл о ней. До тех пор пока десять лет спустя, на лодке посреди незнакомой реки, не увидел свое имя на каменной табличке. Я вспомнил о своей клятве и снова дал ее: отец — мой мир, и если он исчезнет, я сделаю все, чтобы найти его. Дойду до самого края нашей несчастной земли.

Солнце скрылось, а вместе с ним и все праздничное настроение прошедшего дня. Земля утонула во тьме, а река, только недавно гладкая, как блестящие латы, подернулась лихорадочной рябью. Волны у берега вскипают белой пеной, как будто там мечутся призраки. Никто не произнес вслух слово «охотник», но нас охватывает страх, который написан на наших озабоченно наморщенных лбах, виден в глазах, нервно шарящих по берегу, чувствуется в спинах, затекших от невозможности лечь спать. Мы давно не ели, но наши тела научились обходиться без еды, за счет внутренних резервов. Однако скоро — через день, максимум через два — эти резервы закончатся и мы начнем поддаваться голоду.

Сисси, не сводя глаз с берега, точит свои кинжалы. Эпаф ходит взад-вперед по палубе. В руках у него дневник Ученого, он время от времени перелистывает страницы. Все начинается внезапно.

— Сисси, — шепчет Дэвид. Глаза у него от ужаса огромные, как блюдца.

Их трое. Они бегут тесной группой вдоль берега, всего в миле от нас. Они на четвереньках, с телами, как у гепардов, руки и ноги касаются земли, отталкиваются и с каждым прыжком кидают их вперед с невероятной скоростью. Бегущий впереди чуть замедляется, его место занимает другой. Я понимаю, что они делают, они используют поток воздуха за самым быстрым бегуном. Так можно бежать на десять процентов быстрее — серьезный плюс при путешествии в сотни миль длиной.