Светлана Тулина: Страшные сказки для дочерей киммерийца

Убирая кинжал обратно в ножны на голенище шемитского сапога, Лайне очень хотела бы горестно вздохнуть от несправедливости этого мира. Но когда тебе в живот упирается лука седла — не очень-то повздыхаешь.

Конан схватил окровавленного человека за руку, не раздумывая. И как раз вовремя — попытка зацепиться за подоконник была, похоже, последним сознательным усилием несчастного. Он застонал, закатывая глаза и обвисая, и сразу стал как будто тяжелее, а скользкая от крови рука так и норовила вывернуться из конановских пальцев. Схватив его второй рукой за шиворот, словно щенка, Конан как-то умудрился извернуться в узкой оконной нише и втащить в комнату потерявшего сознание человека. И лишь тогда его узнал. Да и то не сразу — лицо ночного визитёра, предпочитающего входить в окна, было измазано сажей и сильно разбито. Но Конан слишком хорошо его знал, чтобы его смутили такие мелочи.

Это был Стекс.

Сердце пропустило удар, а потом заколотилось как сумасшедшее. Если жив один из Чёрных драконов, то почему бы тогда… Он сильно порезан, но серьёзных ран, похоже, нет, да и вряд ли есть какие внутренние повреждения, иначе не сумел бы он забраться по стене так высоко. Скорее всего — просто усталость, перенапряжение и потеря крови. Ну, это поправимо.

Конан схватил со стола кувшин со сладким офирским — красное вино первое дело при кровопотере. Хорошо бы, конечно, ещё и подогреть, но времени нет. Ничего, и так пойдёт. О, как хорошо пошло, глотать мальчик не разучился, чувствуется драконья закалка!

Конан влил в Стекса почти полкувшина, прежде чем тот закашлялся и открыл мутные глаза. Когда он увидел Конана, взгляд его приобрёл осмысленность, а лицо перекосило яростью:

— Измена, мой король… — попытался он крикнуть сорванным голосом, но только зашипел и снова закашлялся. — Измена…

Конан помог ему сесть. Дал ещё глотнуть из кувшина, чисто в медицинских целях — чтобы унять кашель.

— Измена, ваше величество, — произнёс Стекс уже гораздо спокойнее. — Закарис, сын шакала, похитил Атенаис! Я сам видел, клянусь Митрой!

— Измена — сильное обвинение, — Конан сощурился, — Может быть, ты ошибаешься? Теперь, после смерти Зиллаха, Закарис — единственный владелец этого замка и законный король Асгалуна. И именно он отвечает за безопасность гостей. Может быть — он просто спрятал её в безопасное место?

Голос у Конана был обманчиво мягким. Будь тут Квентий — он сразу бы понял, что Конан говорит вовсе не то, что на самом деле думает. Но Стекс своего короля знал не настолько хорошо, а потому оскалился и затряс головой:

— Какое, в преисподнюю Зандры, безопасное место?!! Как бы не так! Он схватил её, вскочил на своего жеребца, все демоны Нергала ему в печёнку, и увёз из города! Я видел! А его люди набросились на нас, как бешеные псы! Словно это мы — убийцы! А их начальник бежит, как последний трус!!! Вместо того чтобы город защищать! Это не измена?!!

— Ты хочешь сказать, — у Конана затвердели скулы, а голос стал ещё мягче. — Люди Закариса убивали моих гвардейцев?

По злому и напряжённому лицу Стекса было видно, как ему хочется подтвердить — да, убивали, мол. Вот такие они гады и давай-ка, ваше величество, поскорее их всех к ногтю. Но парнем он всё же был честным, даже по отношению к врагам. И потому после короткой внутренней борьбы ответил тоном ниже, отводя глаза:

— Ну, не то, чтобы… Чтобы совсем уж убивали — я не видел. Били больше древками, не насмерть, а чтобы оглушить… Да им и не надо было особо! По пятеро-шестеро на одного — чего бы не покуражиться? — постепенно к нему возвращалось прежнее праведное негодование. — Клянусь колесницей огненноликого, что это, как не измена?! Когда ни в чём не повинных людей в подвал швыряют, вместе со всяким сбродом?!

— Кто это у нас такой… неповинный? Ты, что ли?

— Так ведь это… Разве я не сказал? Почему только я? Эти зандровы отродья всех похватали! Навалились скопом, связали — и в подвал! Они там разбойников содержат! Воров всяких, должников, неплательщиков! И нас, личную гвардию короля Аквилонии — вместе с этим сбродом?! Это ли не измена, мой король?!!

Конан почувствовал, что лицо его само собой расплывается в злорадной улыбке. Запрокинув голову, он захохотал — громко, в полную силу, совсем как раньше. И только под гулкими сводами асгалунского замка заметалось безумное эхо и перепуганные летучие мыши. Прежней замороженной обречённости больше не было и следа. Живём, братцы!