Светлана Тулина: Страшные сказки для дочерей кимерийца [СИ]

— За кого они меня принимают?!

Конан в раздражении толкнул миску, и жидкая разваренная каша плеснула через изящно чеканенный золотыми рисками край на поднос черненого серебра. Если судить по изысканности посуды и качеству обслуживания — принимали его в Асгалуне все-таки именно за короля. Во всяком случае — принимали по-королевски. На роскошнейшем и огромнейшем подносе с так называемыми «мелкими утренними закусками» Конан не углядел ни одной посудины не то что из дерева или простецкой глины, но даже и из весьма почитаемой и вполне приемлемой и за королевским столом благородной бронзы. Сплошное золото да серебро: богатое, помпезное, украшенное каменьями и пышной резьбой. Неудивительно, что четверо слуг с трудом втащили заставленный подобной утварью тяжеленный поднос в роскошную опочивальню, выделенную Зиллахом своим благородным гостям на все время праздничных торжеств.

И все-таки причины для гнева и удивления у Конана имелись, несмотря на всю вышколенность слуг, подобострастно склонившихся в ожидании дальнейших приказаний, и невзирая на прямо-таки королевскую роскошь принесенной ими посуды. Для этого достаточно было посмотреть на то, что находилось в этой самой посуде…

Больше всего этой бурде подходило название «размазня» — нечто, разваренное до полного непотребства. Жидкая кашка непонятного происхождения, переваренные в кашу же овощи с ошметками разваренного до состояния желе мяса. Своему повару, посмей он сотворить с едой такое безобразие, Конан все это самолично же и скормил бы. Да еще и мечом, пожалуй, добавил бы разок-другой — от всей души, пониже спины, плашмя, для пущего вразумления. Но в чужой дворец со своим гарнизоном не лезут, это даже варвару понятно.

Задавив возмущённый рык под самым горлом, Конан сел в огромное кресло, покрытое желтым мехом. Принимали его действительно по-королевски — даже озаботились тигриными шкурами запастись. С питанием вот только… Возмущенно сопя, он взял в руку неудобную двузубую вилку — не ковыряться же в этом месиве пальцами! Ткнул разок-другой, пытаясь поддеть серебряным зубцом кусочек потверже. Не сумел.

Вообще-то, запах от этой овощной бурды исходил очень даже вкусный, завлекательный такой и вполне съедобный, но внешний вид…

— Это кто-то уже ел? — спросила Лайне, скептически разглядывая содержимое миски. Она никогда не отличалась особой тактичностью. Права баронесса Ользе — детей нельзя допускать к общему столу, они и камни капища способны вывести из себя.

— Вон пошли!!! — рявкнул Конан на замерших в глубоком поклоне прислужников, понимая, что еще разок ковырнет он серебряной вилкой с рукояткой из драгоценной кости редкого зверя элефанта вот это, на золотом блюде разложенное, — и знаменитая варварская выдержка, позволяющая с легкой улыбкой переносить любые пытки, может ему и отказать.

— Дерьмо, — сказала Лайне, когда слуги вышли. И добавила еще несколько слов, знать о самом существовании которых не полагается любой маленькой девочке, а уж младшей королевской дочери — так и особенно. Баронесса охнула и испуганно прижала ко рту обе ладони разом, глядя округлившимися глазами на взбешенного Конана. Надо бы еще раз напомнить Драконам о необходимости гнать в три шеи эту вездесущую малявку со слишком острым слухом и цепкой памятью, когда начинают они травить свои похабные байки. Но это — потом.

А сейчас — сама напросилась.

Конан повернулся темным от бешенства лицом к младшей дочери. Процедил сквозь зубы:

— Ты хочешь в первый же день расторгнуть наш договор?

— Так нечестно! — завопила было Лайне, но под его тяжелым взглядом моментально сбавила тон. Возразила уже почти жалобно: — Но мы же одни! Никто же не слышит…

— Вот как? — Конан выгнул бровь. — Значит, честь и слово моей дочери зависят лишь от того, слышит ли ее кто-нибудь из посторонних? Значит, если ее никто не видит и не слышит, моя дочь может совершить любую подлость и нарушить любое ею данное обязательство? Так, значит?..

Он говорил очень тихо, поскольку был слишком зол, чтобы кричать. У Лайне вытянулось лицо — она знала, признаком чего является его такой вот тихий голос.