Инна Фидянина-Зубкова - Нежить и Егор Берендеевич. Сборник сказок

Терлич-трава (Тирлич-трава) – Горечавка крестовидная, та что на Лысой горе растет. Другие названия: Лихоманник, Золототысячник, Кентаврский золототысячник, Ведьмино зелье. Терлич-траву вешают в ладанку (маленький мешочек на груди) тем, кто привлек летавицу. Считается, что Терлич-трава может отпугнуть летавицу.

Пошёл как-то раз Егор Берендеевич за дровами, набрал валежника сухого, перетянул его верёвкой и домой поволок. Тянул, тянул и споткнулся. Глаза поднимает, а это коряжина сухая из земли торчит, младому лесу расти мешает. Сама на вид дюже убога: макушка – большущий нарост, на человеческую голову похожий; а на крученом-перекрученом стволе всего две ветки, будто руки людские; внизу же развилка корнями в землю уходящая, на две ноги похожая. Рассердила Егора эта насмешка природы над родом людским. С большим трудом свалил её крестьянин: никак не давалась старая коряга, прям зубами в землю вцепилась.

– Ну нам и эта задачка по плечу! – крякнул Егор Берендеевич, привязал корявого человечка к другим валежинам и поволок. А коряжина ползти не хочет, так и норовит из вязанки выскочить! Допёр кое-как Егор свою поленницу до дома. Наломал её на мелки веточки. А когда корягу рубил, так та вроде как стонала.

– Чур меня, чур! – шептал мужик и продолжал рубить злую ветку.

Истопил Егорушка печь и решил вредну корягу наперёд сжечь. Сжёг. Баба каши наварила, дети кушать сели. Едят, хвалят! А Егор ложку каши ко рту подносит, а ложка ему тук по лбу! Ничего не понял Егор. Отпрыски в смех! Отец во второй раз ложку каши ко рту подносит, а ложка ему по лбу тук! Детки от хохота под стол залезли. Жена не видела этого чуда, по хозяйству крутилась. Взяла она тряпку мокрую и давай ею детей воспитывать. А муж в третий раз ложку ко рту подносит, а ложка ему по лбу тук! Супруга такое дело заприметила и сама со смеху покатилась! А муженьку не до потехи: три огромные шишки на его лбу вылезли, торчат, блестят, каши просят. Так их той мокрой тряпкой и лечили. Лежит Егор Берендеевич на лавке, кряхтит, стонет. Да и заночевал на ней же. Не стала баба его будить, да в супружеское ложе перетаскивать, лишь сюртуком муженёчка накрыла и на полати спать пошла, пригрозив ребятишкам на печи, те ведь долго успокоится не могли, всё отцовскую ложку вспоминали.

Очнулся ночью Егор от дыхания смрадного: вроде как перегноем несло и головешкой горелой. Открыл он очи ясные и видит: стоит склонившись над ним та самая коряжина, тощей жердью вытянулась, глаза-уголья выпучила, руки-крюки к шее Егора тянет и шепчет:

– Жердяй погубителя хочет погубить, Жердяй погубителя хочет погубить!

Встрепенулся Егор Берендеевич, нащупал за поясом ножичек булатный, вытащил его и давай им пилить руки-жерди. Отдёрнуло чудище свои руки от шеи мужицкой, присело рядом с Егором на лавку и заплакало:

– Ну пошто, ты крестьянин неотёсанный, Жердяя сгубил? Жердяй бы гнил себе и гнил, а потом бы стал матерью сырой землёй. Знаешь какая охота мне стать сырой землёй? А теперячи что: головешка я хожая-перехожая! А пошто мне головешкой хожей-перехожей на земле жить, не знаешь?

Замотал Егор со страху головой, горланить боялся – семья спит.

– Вот и я не знаю! – продолжала жердь свой гундёж.

Поднялась, наконец, коряга с лавки, заскрипела и вышла вон из избы, медленно прикрыв скрипучую дверь. Выдохнул Егор и тоже сел на лавку, потом встал, испил кваску, помаялся трохи, так и ночь прошла. А наутро работа по хозяйству, недосуг вспоминать ночные бредни!

Прошёл день, другой… Оправился Егор Берендеевич опять по дрова. Ходит, собирает сухой валежник. Вдруг слышит треск – идёт за ним кто-то. Оглянулся, а это знакомая жердь ковыляет, шепчет слова непонятные:

– Избавь меня от мук, друг, друг! Порубай мой сук, сук! Избавь меня от мук, друг, друг! Порубай мой сук, сук!

Вздрогнул Егор, хотел было кричать «изыди», но дюже жалкий и печальный вид был у жерди. Пожалел человек Жердяя:

– Как тебя взад вернуть? Думать-то я не горазд, всё дом да труд, вот посему я и тут.

Сел Жердяй на траву и заплакал:

– Порубай меня своим топориком, порубай! Я в щепы малые превращусь и перегноем со временем стану.

Достал крестьянин топорик и тюк-тюк-тюк им по Жердяю! А топор мимо проскальзывает – стал Жердяй бесплотным духом лесным. Села коряга-призрак на траву и заплакала пуще прежнего:

– А может, мне снова в печь залезть? Глядишь, всё взад и вернётся.

Развёл Егорушка руками: