Перегрызла лисичка верёвку отцовскую, и бягом пустился Игоша к дому Архипову! Залетает глаза выпучив в сарай, будто чует, где животинка сидит, хватает с сенца трёх лисят (ну как лисят, уж осень поди была, выросли лисята). Хватает он, значит, трёх лис и бягом обратно! Дед Архип и учуять ничего не успел. Принёс Игоша лисят к лисе (как доволок – не знаю, те лисы уж чуть ни больше его самого были) и отпустил их к мамаше. Возрадовалась лиса своим лисятам: она их и обнимала, и целовала по-своему, по-лисьи! А Игоша сидел на сырой земле и тоже радовался их счастью семейному:
– Гы-гы-гы-гы-гы-ы! – смеялся.
Но коварная лиса долго ждать не стала, хвать она обмякшего от радости Игошу за грудки и давай драть-трепать, кусать-надкусывать кожу детскую! Со страху Игоша хотел было окочуриться да передумал: выпрыгнул он из тела мальчонки и вглубь леса убежал, а може ещё куда подальше, нам не ведомо.
Очухался Егорушка и домой побежал. Даже лисицу злую не успел поблагодарить, она с лисятами своими загодя убёгла: мало ли чего, человека ведь подрала!
Прибежал домой Егорушка, а с его груди кровя капает. Я в обморок, отец за знахарем – так сына на ноги и поставили. С той поры живёт в доме Егорка, колядки поёт да про Игошу свого вспоминает. Как помянет он Игошу, так я в обморок, а отец за знахаркой. Так и живём, хлеб жуём:
– Жрать, хотим, есть хотим, ворога не хотим, а что хотим, то и творим!
Баю-бай, Егорушка,
кабы не позорушка,
не люб ты был так жарко!
Точка. Твоя мамка.
Игоша – безрукий, безногий, невидимый дух, дитя кикиморы или умерший младенец, проклятый своими родителями, некрещеный или просто мертворожденный, продолжающий жить и расти там, где он был похоронен, ну или в своем прошлом доме. Если он живет в доме, то озорует. Его боялись, уважали, а за столом отводили особенное место, выделяли отдельную тарелку с пищей и ложку. А если хотели отвадить Игошу со двора, то выкидывали ему из окна шапку или рукавицы.
Поплёлся как-то раз Егорка с родителями в поле жать пшеницу белоярову. Ну как жать: взрослые работать, а ему по полю бегать – прогонять недобрых полевых Анчуток да прочую нечисть. А вот белой бабе Полуденнице отец с матерью кусок хлеба и кувшин квасу на кромке поля оставили. Бегал Егорка, бегал вокруг надела семейного, шептал слова заветные:
– Дух злой, дух немой
уходи домой
с мого поля с моей пашни,
шо растёт, то наше!
Набегался сын отцовский, притомился. Плюхнулся как бы нечаянно у хлебушка и кувшинчика кваса, оставленных для Полуденницы. Сидел, смотрел малец на еду, смотрел, пить захотел. Отпил глоток кваску: «Ну не обидится же на меня девка полевая, чо ей, жалко шо ли?»
А где отпил, там и хлебца откусил. Кусал он, кусал да себя утешал: «Ну не обидится же девка полевая!»
Так он весь хлеб незаметно для себя и съел. А как съел, так у него и в горле пересохло. Выпил пацан весь квас до самого дондышка и довольный отдохнуть прилёг между колосьев золотистых. Злые оводы и те: пожужжали и улетели. Заснул Егорка сладко-сладко.
И тут склонилась над ним прозрачная дева-краса в белом платье, посмотрела, посмотрела, хлебные крошки по ветру развеяла, пустой кувшин перевернула от досады, тронула рукой златые кудри Егорушки и дунула ему в лицо. Проснулся мальчонка, увидал над собой склонившуюся белую бабу и испужался до смерти:
– Ты кто?
– Полуденница! – засмеялась девица.
Глянул Егорка на перевёрнутый кувшин с квасом, испужался пуще прежнего, заплакал:
– Прости меня, тётка божиня! Я нечаянно: есть хотел, пить хотел, не удержался.
Захохотала нежить ещё громче:
– А вот я тебя щас с собой заберу! Полуденником сделаю, будешь жить у меня в услужении да батрачить побегушником.
«Батяня, Маманя!» – хотел было кричать Егорка, но онемел.
А Полуденница знай себе хохочет:
– Давай загадки мои отгадывай; отгадаешь, отпущу тя к папке с мамкой; не отгадаешь, со мной попрёшься в хоромы соломенны. У меня хорошо! Анчутки каши наварят, наешься и за работу: дитяток, по полям шныряющих, пугать.
Выпучил Егорушка глазёнки и закивал головой:
– Давай загадывай! Не дурён я сроду был – так мой тятька говорил.
– Ну что ж, вот те первая загадка: к солнцу тянется, на землю зарится, созреет – на стол ляжет хлебом да кашей.
– Оглянулся сыночек беспомощно, а вокруг наливные пшеничные колосья шуршат, к солнышку тянутся, из земли торчат, вот-вот их скосят батюшка с матушкой.
– Колоски пшеничные! – догадался Егорка.
Читать дальше