Натали Якобсон - Изувеченный. Склеп семи ангелов

Он ждал, лезвие застыло на ее горле, и вдруг раздался его голос: хриплый и сухой, словно вырывающийся из лабиринтов сна и могильной земли.

– Ты даже не представляешь, как это ценно: иметь красоту, – прошептал он и лезвие, лаская, коснулось ее щеки. – В нетронутом виде!

Он намеренно резко подчеркнул последние слова. Всего миг и он мог изуродовать ее, полоснув лезвием по щеке. Всё в его власти. Она не успеет увернуться. А даже если успеет, из его рук не вырваться. Клер затаила дыхание. Один миг решит ее судьбу. Придется ли ей сразу умереть или жить дальше, стыдясь и прикрывая щеку со шрамом. До этого мига она и впрямь не мыслила, каким ценным является для человека его неповрежденное ничем лицо. Один взмах ножа мог всё изменить.

Но рука с ножом не сделала никаких резких движений. Клер ощутила, как холодок лезвия отдаляется от нее, как и сам человек, сидевший рядом. Если только это жалкое подобие можно было назвать человеком.

– Подождите!

Но он уже канул во мрак. Клер не слышала ни звука шагов, ни хлопка двери. Она чувствовала, как ночная сорочка соскальзывает с плеч. Нож успел обрезать кружевные бретельки, но не тронул кожу. Все вещи в комнате тоже остались нетронутыми. Хотя здесь было немало ценного, злоумышленник не унес ничего. Он хотел только ее. Ее лицо. Но почему-то не тронул. Клер инстинктивно коснулась щеки. На коже не осталось даже царапины. И все же мороз пробирал до костей.

Кто был этот ночной гость; высокий, но сгорбленный, как карлик, весь темный, но покрытый клубком кровавых шрамов. Гость с ножом! Он принес свой нож прямо в постель Клер, но, уходя, оставил на покрывале не лезвие, а красную розу. По сорту несложно было догадаться, что роза, сорвана в саду самой Клер, и на шипах у нее осталась чья-то кровь.

Яркий солнечный свет изгнал дурные воспоминания. Клер проснулась рано и осмотрела задвижки на окнах и двери. Никаких признаков взлома она не обнаружила. Не было заметно также никаких следов проникновения в дом. Ничего не было повреждено или украдено. Всё осталось на своих местах. Ночного гостя можно было бы счесть существом из кошмарных снов, если бы…

Если бы не роза.

Она все еще лежала на постели, со свежим срезом на стебле и окровавленными шипами. Кто-то срезал цветок ножом с куста в ее же саду. Она сама вырастила эти розы: пурпурно-красные, крупные, с бархатистыми лепестками. Кусты роз требовали большого ухода. Клер никогда не срезала цветы зря. Исключено, что она сама могла забыться и сорвать колючий цветок. Это сделал кто-то другой. Но кто и как?

Клер хотела взять и выбросить розу, но только исколола пальцы о шипы. Ее кровь закапала на покрывало. На голубом атласе остались неряшливые мазки, похожие на капли краски. Как жаль! Дорогая ткань была загублена. Клер вздрогнула. В ее душе шевельнулось какое-то давнее воспоминание о роскошной парче, закапанной кровью. То было чье-то подвенечное платье, сшитое по образцу старинных мод. Клер долго рылась в памяти, но так и не смогла вспомнить, чье именно платье это было, и почему на него капала кровь.

Она оставила попытки поднять розу голыми руками. В ее садовой корзинке завялились щипцы. Нужно пойти, достать их и взять розу ими. А то пальцы и так уже исколоты. Ну и шипы у этих роз! Клер почувствовала себя уязвленной. Зачем так бережно растить цветы, о которые сам же поранишься! В то же время боль постепенно обращалась в какое-то приятное жжение в кончиках пальцев. Клер даже удивилась. Раньше боль ее пугала, но теперь… Теперь она даже ощутила облегчение от того, что чья-то кровь на шипах розы смешалась с ее собственной. Будто так уже было когда-то давным-давно. Будто это так приятно и волнующе – разделить чужую боль. Боль того, кого она даже не знает.

Прекрасное лицо, мельком увиденное вчера в толпе незадолго до страшного происшествия на улице, вновь мелькнуло в ее подсознании. Только теперь ее не обожгло. Она даже вспомнила, где видела нечто подобное. Конечно же, в церкви. Только там, на фресках, лица белокурых ангелов выражали одновременно и строгость, и страдание. Ей самой так и не удалось повторить в картинах это выражение. Как у художников древности только выходило вдохнуть в те лица нечто неземное. Ангелы, тщательно выписанные кистью на стенах церкви, одновременно внушали страх своим желанием всех покарать и в то же время источали странную муку абсолютно за всех, на кого смотрели своими грозными очами. И наказывать, и страдать… Выражение в полутонах. Клер хотела его повторить и не могла.