От Риенса до Инсупера – семнадцать миль, вниз по долине и вверх по Чертову холму. В шести милях от Риенса дорога проходит через деревушку. Можно еще пройти старой дорогой к Тору, потом свернуть вниз, в леса, пересечь реку Блэквотер у Сенс-Форд, и окажешься на главной дороге в миле от деревни. Этот путь на пять миль длиннее, ненадежный и опасный, но зато не надо заходить в деревню – унылейшее, типичнейшее для Месоги местечко.
Везет как утопленнику. Я поплелся наверх, к Тор-Дроув, поскользнулся и скатился по лесовозной колее, заросшей вереском, где лесозаготовщики жгли хворост, и обнаружил, что река Блэквотер вышла из берегов от весенних дождей, брода не найти, как и способа перебраться на тот берег. В отчаянии я подумал, не раздвинуть ли мне воды или не повернуть ли реку вспять. Но на это существуют строгие правила, а будущему главе кафедры Совершенной логики нарушать их не к лицу, тем более понять, чья это проделка, не составит никакого труда – все знают, где я.
Так что пришлось тащиться назад, вверх по лесовозной колее, вниз к дороге, и от унылых размышлений о моей чудовищно растянутой одиссее путешествие стало еще утомительнее. Переночевав под буком и проснувшись от хрюканья диких свиней, на рассвете я добрался до деревни (простите, не хочется упоминать ее названия).
Напрасно я надеялся, что здесь хоть что‐нибудь изменилось. Кузня по-прежнему находится на главной улице. После смерти отца мать переехала к родне на север. Приобрел кузню какой‐то трудяга, стук молота по наковальне слышался за двести ярдов. Мой отец начинал работать через три часа после рассвета – «надо уважать соседей», которых он ненавидел и с которыми без конца ругался. Петли на воротах так никто и не закрепил, труба того и гляди рассыплется, держится исключительно на честном слове, – в Месоги на этом зиждется всё и вся.
Я натянул капюшон поглубже, чтобы не быть узнанным. Нечего и говорить, что при виде меня все бросали работу. Каждый здесь, кто старше двадцати лет, был мне знаком.
Гнато родился в семье угольщика. В Месоги сильны социальные различия, и угольщики, живущие на открытом воздухе, передвигающиеся по лесу с места на место, якшающиеся с чужаками, находятся на низшей ступени. Даже моя родня смотрит на них свысока. Но отец Гнато каким-то образом унаследовал ферму, примыкавшую к деревне. Загон выходил к дороге, там угольщик построил сараи для угля и дом. Ничего не изменилось… Из дома вышли четверо, неся на плечах дверь, на которой лежало что‐то, завернутое в занавеску.
Я остановил какую-то старуху, не будем уточнять имя, и спросил:
– Кто умер?
Она ответила, что отец Гнато. Гнато больше не носит это имя, так же, как и я свое. В Ордене каждому дают религиозное имя. Наши настоящие имена состоят из пяти слогов и не вписываются в общепринятый алфавит. Женщина посмотрела на меня.
– Я тебя знаю?
Я покачал головой.
– Когда он умер?
– Болел последнее время. Ты знаком с семьей?
– Я встречал его сына в городе.
– А, этого… – Она нахмурилась.
Такие строптивцы эти крестьяне – и lorica их не проймет, поэтому я не стал обращать внимание на ее гримасы.
– Значит, он еще жив?
– Говорят…
– Я точно тебя не знаю? Голос вроде знакомый.
– Нет, мы никогда не виделись.
Отец нашего Гнато… Шумный, вспыльчивый мужик, поколачивавший жену и дочерей, пьяница, буян, озлобленный на весь мир. Люди ни во что его не ставили, хотя он работал всяко больше других. Красномордый от угля и пьянства, прихрамывающий на одну ногу громила, стыдящийся своего тощего, вороватого, никчемного сына. По здешним меркам, он дожил до глубокой старости. Маленькая высохшая женщина, бредущая за процессией, должно быть, его измученная жена. Теперь она обеспеченная женщина – освободилась наконец от этой свиньи. Она плакала. Странный народ…
Что‐то заставило меня выудить золотую монету из кармана и вложить ей в руку. Она оглянулась и поискала меня глазами, но я благоразумно исчез – стал невидимым. Она рассмотрела монету и сжала ее в кулаке.
* * *
Я вышел из деревни и вскарабкался на холм всего за двадцать минут, судя по моим отличным механическим часам. «Неплохо», – отметил я. Преодолеешь себя однажды – и от успеха кружится голова, пока не столкнешься с новыми трудностями. Я подошел к еще одной разлившейся реке – Инзо, которая, разбушевавшись, смыла мост у Мачеры и в щепки разбила паром. Паромщик сообщил мне то, что я и сам знал: надо вернуться на три мили назад к развилке дороги, свернуть на юг до Кониги, потом на старую Военную дорогу, которая приведет меня к побережью. У Фриеста – пристань, дальше идти не придется. Хотя и так путь неблизкий.
Читать дальше