Георгий Адамович - Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску

Не думайте, что я с Вами спорю: я говорю, а не спорю, зная, что Вы один из двух-трех людей, с которыми о стихах и стоит говорить.

Еще раз благодарю Вас за присылку текстов.

Крепко жму Вашу руку.

Ваш Г. Адамович

P.S. Прочел на днях Ваш отзыв о Ходасевиче [92]. Что же, Вы правы: книга не плохая. Но уверяю Вас, Белинский со всеми своими промахами и наивностями больше понимал, дальше видел, глубже чувствовал, чем Х<���одасевич>, у которого все, в сущности, верно, все умно (или вернее — не глупо) и все непоправимо — мимо. Я этого не люблю говорить в печати, п<���отому> что долго с ним спорил, да и не был никогда с ним в подлинно хороших отношениях [93]. Но, прочтя его книгу, снова почувствовал то же самое: ограниченность и надуманную позу какой-то мудрости и всепонимания.

4/ХI-<19>54 <���Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

На этот раз отвечаю не совсем сразу. Простите.

Я очень рад, что Вам по душе мои стихи. Поверьте, говорю это вполне искренне, и не как редактору, а Вам просто, независимо от «Опытов». У меня к этому стихотворению больше личной привязанности, чем к другим [94].

Теперь об «Опытах».

Хорошо, статью об эмигр<���антской> поэзии пришлю к 15 декабря. Но пишу это и тут же соображаю: ведь затем Рождество, значит, все равно — отсрочка. М<���ожет> б<���ыть>, можно к концу месяца? Впрочем, как скажете, я торгуюсь так, по старой привычке.

Корректуру, конечно, верну через 24 часа. Даже через 2 часа. Наверно.

Статью — если можно — я хотел бы дать страниц на 15. Но если мало места, могу сделать короче. Тема расплывчатая, т. к. это будет не обзор вовсе. Можете и развить, и сжать: все равно не скажешь.

Мелочи о франц<���узской> литературе, о фильмах»? [95]Знаете, я как-то здесь отстал от всего, а для «мелочей» надо бы быть именно «в курсе». Если что-нибудь придет в голову — пришлю. У меня есть одна побочная страсть — балет. Но входит ли он в Вашу программу? По существу это вовсе не пустяк и не блажь, но может придать журналу нежелательный салонный оттенок («Мир гибнет, а они заняты pas de deux…») [96].

Доверительно (как пишете Вы, но ведь и все доверительно — правда?).

Продолжение «Третьего Рима» особым восторгом меня не переполняет [97]. Я не любил и начала его, и боюсь, что это будет стряпня наспех, полу-Иванов, полу-Одоевцева (он ведь едва ли в состоянии писать теперь сам). Что с ними вообще «трудно», я знаю. Но через океан, м<���ожет>б<���ыть>, и не так уж трудно: только пишите им лестные письма и вообще не вступайте в споры! Да и в самом деле — они оба сотрудники ценные, только лучше бы без «Третьего Рима» из третьих рук. М<���ожет> б<���ыть>, он (или даже она) дал бы статью, взгляд и нечто? [98]

По одной Вашей фразе об Ульянове [99]я чувствую, что он Вам не очень нравится. Мне тоже. Что-то самоуверенное и дубоватое, хотя и не без блеска. Г.Иванов, наоборот, им восхищен. Все-таки я бы его пригласил в «Опыты»: направление у него верное, если не самый тон. Как Ваши отношения с Терапиано? Спрашиваю, потому что сейчас прочел его статью о «Гранях», догадываюсь, что он — едва ли Вам друг (цитаты о Вас совсем никчемные по содержанию статьи). У него в голове — каша, но возвышенно-метафизическая [100].

Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

13/ХI-<19>54 г.<���Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович.

Наши письма «разминулись».

Я писал Вам о том, нельзя ли статью прислать к Рождеству. Но вижу, что нельзя. Значит, будет она у Вас в срок — 15 декабря, как Вы пишете, срок «сверх-крайний».

Буду ли упоминать о Цветаевой? Не знаю [101]. Упоминать я вообще ни о ком не хотел бы, т. к. думаю написать «вообще», о теме поэзии, а не об отдельных поэтах. Но по пути писания часто все меняется, т<���ак> что — не знаю. Я Цветаеву не то что «не люблю», нет. У нее есть строчки, которые я никогда не забуду, их нельзя забыть. Но в ней была институтка, с капризами и наскоками, вот только это меня в ней всегда раздражало. Был в Париже такой ротмистр Посажной, выпустивший смехотворную книжку стихов и афоризмов [102]. Там было «Цветаева — это наша Царь-дура» [103]. Мне очень это понравилось, в том смысле, что в Ц<���ветаевой> было нечто царственное, но была и дура, вернее, дурь. У меня были с ней очень странные личные отношения, о кот<���орых> долго писать (но многое меня в них очень удивило) [104].

Кантору я писал, что Вы ему напишете. Он человек аккуратный и уже справился: как Ваше имя-отчество? А вот Червинской тоже стоило бы написать, если еще не поздно: думаю, что даже какие-то заметки были бы от нее интересны (38, rue Saint-Lambert, Paris XV) [105].