Дмитрий Галантэ: Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2

Мы и сами уже были близки к тогдашнему состоянию Корнезара. Завтрак был окончательно и бесповоротно испорчен, впрочем, так же, как и вчерашний ужин! Умеет Коршан нагнать тоску на желудок, или этот изощрённый гурман специально всё нам именно сейчас рассказывает? Просто не наелся ещё и хочет полакомиться вкуснятинкой! Бедняге Юринику уже подкатило, но он самоотверженно боролся… уже и позеленел весь, но мужественно терпел и не поддавался!

А ворон так увлёкся своим пламенным рассказом, что ничего не замечал, он снова жил воскресшими воспоминаниями, ему чуть не до слёз стало жаль себя! Действительно, Корнезар, каков душегубец, взял, да и испортил ему такой знатный вечерок! Расчувствовавшийся Коршан продолжил свой душещипательный рассказ, который, как ни странно, вовсе нас не растрогал:

– А я, униженный и осмеянный, временно потерявший способность летать не столько из-за того, что слегка переел, сколько из-за слипшихся и потому отяжелевших перьев, ковылял по пустой, тёмной дороге в поисках хотя бы какого-нибудь, пусть даже самого завалящегося водоёма, чтобы слегка ополоснуться и почистить пёрышки. Между прочим, я тогда был так беззащитен, что представлял лёгкую добычу для хищников, например, кошек! Но даже они, видимо, чувствовали моё неподдельное горе, мою искреннюю обиду и не трогали меня. Я видел, как они из жалости и соболезнования обходили меня стороной, понимающе скрываясь в кустах при одном только моём приближении! Я их за это зауважал! Вот это душа-а… вот это размах, вот это ширище!

Коршан так расчувствовался, так растрогался, что слёзы уже готовы были хлынуть потоком из его глаз. Нам же почти удалось справиться с тошнотой, и только несчастный Юриник всё ещё резко выделялся на общем фоне жёлто-зелёным цветом лица с выражением великомученика, сосредоточенного на своих страданиях.

Коршан же продолжал неутомимо вещать, но уже менее эмоционально, нежели прежде, видимо, и у него потихоньку отлегла от сердца всколыхнувшаяся обида:

– И неизвестно, сколько мне пришлось бы обречённо скитаться, если бы не чудо – началась гроза и я, быстренько ополоснувшись под струями ливня, спрятался до утра под старым заброшенным сараем. Сиротливо забился там в самый дальний угол и страдал всю ночь. А, между прочим, ночи там холодные и промозглые! Корнезару-то хорошо было, он коварно отобрал у меня кров и мою долю тепла, подлец. За ночь я весь продрог до косточек, буквально окоченел, но ещё больше меня терзала обида – этот неблагодарный смерд не протянул мне руку помощи! Мне-е-е, который всегда… у-у-у!

Расстроенный Коршан, словно старый и многоопытный мазохист, ещё долго бы мог терзать себя, причитать, жаловаться и всхлипывать, вызывая у нас тем самым множественный рвотный рефлекс, если бы не новый человек, неожиданно вошедший в обеденный зал. Он-то и спас нас от чрезмерно затянувшихся излияний никчемного обжоры.

В зал вошла высокая и худощавая женщина весьма неопределённого возраста. Ей можно было дать как тридцать лет с солидным хвостиком, так и сорок с небольшим, едва заметным обрубком. Или даже, если хорошенько подумать, то и все пятьдесят, но только после сильного перепуга. Одно можно было утверждать с уверенностью и определённо: переходный возраст и совершеннолетие у неё давно позади. Да, и такое иногда бывает! Особенно, если смотреть на подобную женщину, поддерживающую себя в хорошей физической форме не вблизи, а с некоторого расстояния! Как и получилось в данном случае. Коли человек каким-то чудным образом находит в себе силы и регулярно изнуряет свой организм как физическими, так и умственными упражнениями, следит за собой, а таких людей очень немного, тогда возраст определить на глаз бывает весьма и весьма затруднительно. А когда правда всё же вскрывается, то, как правило, бывает уже поздно, да и не суть важно. Это был именно такой случай.

У неё были тонкие правильные черты лица. Большие и выразительные тёмно-зелёные с болотным отливом глаза излучали тихий струящийся свет. Эти глаза в минуты гнева, должно быть, загорались страшным зловещим огнём и начинали метать молнии геенны огненной. Нос с небольшой, едва заметной горбинкой, лёгкий и приятный румянец на щеках. Кожа на лице и руках светлая, но не бледная, гладкая и нежная. На кистях рук просвечивались синевой витиеватые, чуть взбухшие венки. Волосы тёмные, с лёгкой серебристой проседью, собранные сзади в строгий тугой пучок. Одета она была в длинный тёмно-серый плащ свободного покроя с широкими свисающими рукавами и большим, откинутым назад капюшоном. На длинных стройных ногах высокие облегающие сапоги из плотного материала чёрного цвета на невысоком каблуке. Но, возможно, всё это лишь казалось благодаря умело подобранному покрою облачения, выставляющему все прелести в положительном свете, и умело скрывающем недостатки, коли таковые имелись. Что-то неуловимо приятное, но вместе с тем и хищное отражалось во всём её облике, некая неведомая непостижимая сила. Двигалась она грациозно и величаво, как дикая кошка перед прыжком. И весь её образ словно вопил: я занудная строгость, подкреплённая властным упорством, замешанным на изрядном ехидстве, густо приправленном отчаянным коварством. Чтобы иметь возможность вооружиться подобным букетом свойств и качеств, человеку просто необходимо обладать весьма значительными умственными способностями, что, в свою очередь, невозможно без богатого жизненного опыта. Такой мы впервые увидели нашу первую учительницу.