Андрей Павленко - Ожидание заката

Выйдя к обрыву, на то самое место, Толик огляделся. Ничего и никого подозрительного. Неужели и впрямь показалось? А как же люди, машины? Тоже? Он двинулся по тропинке вдоль края обрыва, поглядывая вниз. Слева медленно текла река, справа шумел лес. Тропинка постепенно отходила от края обрыва в сторону леса, обрыв постепенно сходил на нет. Все тихо и спокойно, как и всегда. Извилистая дорожка петляла сквозь заросли и приводила к повороту реки. Туда, где не далее, как два дня назад над рекой нависало злосчастное дерево, которому с легкой руки Толика было суждено быть вознесенным на алтарь искусства.

Еще издали Толик увидел в воде нечто грязно-серое и понял, что увиденное ночью не было результатом употребления нелицензированной продукции.

Срубленное им дерево упало в воду, и осталось лежать, загородив чуть ли не треть реки. Судя по всему, тело принесло течением, и зацепившись за ветки, оно прочно стало на якорь.

Скрываясь за кустами, Толик осторожно подошел. Труп лениво покачивался на воде метрах в двух от берега. Лицо было скрыто под водой и дыры от пули видно не было. Застрявшая в ветвях рука наоборот, была приподнята, словно погибший напоследок решал голосованием, жить ему или умереть. Из-под намокшего рукава пиджака что-то блеснуло. Толик вгляделся.

Часы, и судя по браслету, явно не из дешевых.

Если так рассуждать, человек сам застрелился, по своей воле, свел, так сказать, счеты с жизнью. Может, болел, может, обстоятельства так сложились, да мало ли как бывает! А значит, ему так все опротивело, что он двойное самоубийство совершил. Застрелился, а потом для верности утопился. Хотя, если учесть высоту обрыва – самоубийство вообще тройное получается! Значит, в этой жизни ему уже ничего не нужно было. А сейчас – тем более. Человек знал, на что шел. Значит, все сознательно и по доброй воле. В здравом, как говорится уме и трезвой памяти!

Придя к этому заключению, Толик стал разуваться. Скинув спортивные штаны и оставшись в латаных семейных трусах, он осторожно вошел в воду. Холодно! Покрывшись гусиной кожей и сделав пару шагов он, поеживаясь, осмотрелся. Вокруг ни души. Впрочем, люди здесь встречались только во времена полноценной работы дома отдыха, так как пляж был на три километра ниже по течению.

Возле места, где дерево невольно задержало тело, мешая ему плыть дальше, было неглубоко, вода едва доходила Толику до середины бедер, и мимоходом тот подумал, что трусы останутся сухими. Учитывая утренний холод, здоровье и возраст Толика, момент немаловажный.

Подойдя почти вплотную, он осторожно подергал мужчину за рукав. Никакой реакции. Осторожно, боясь, чтобы тело не перевернулось, Толик стал расстегивать браслет. Когда часы оказались в его руке, он аккуратно сунул их в карман рубашки и запустил руки в карманы пиджака погибшего. Ничего.

Толик вздохнул, еще раз осмотрелся и изогнувшись, так, что подбородок коснулся воды, запустил руки во внутренние карманы пиджака. Проще было просто перевернуть тело, но он боялся увидеть лицо покойника.

Руки что-то нащупали, и после недолгой возни Толик достал намокший бумажник. Все. Больше брать было нечего. Он выбрался на берег. В голове вертелась где-то давным-давно прочитанное слово «вакеро». Гоня прочь эти неуместные мысли, Толик уселся на обрубок ствола спиной к реке и наскоро вытершись штанами, стал рассматривать трофеи.

Часы очень даже ничего. Такие стоят гривен четыреста, если не все шестьсот. Вон, в воде сколько пробыли, а даже не испортились. Он аккуратно отложил их в сторону.

Часы стоили немногим более полутора тысяч долларов, но Толик этого, естественно, не знал. Иначе просто побоялся бы взять их.

Осмотр бумажника Толика обрадовал еще больше. Две тысячи четыреста тридцать две гривни, причем в основном крупными купюрами. И восемьсот двадцать долларов. Их он узнал сразу, хотя в руках держать не приходилось. Так, что еще? Какие-то карточки, четыре штуки, разноцветные, с надписями. Как их… Кредитки. Их Толик и рассматривать не стал. Хотя благодаря телевизору и журналам знал, что ими можно расплачиваться в ресторанах и супермаркетах. Но решил от греха подальше, не трогать. А бумажник-то ничего. Высохнет, сложить туда деньги (не забыть еще спрятанный в доме полтинник) и будет очень неплохо.

Он представил, как он нехотя открывает при Бурячихе бумажник, и приценивается к ее нехитрой продукции, потом небрежно поглядывает на часы, говорит: «Мне некогда. Пойду, пожалуй» и не спеша уходит. То-то она обалдеет! Да, за эти деньги можно купить Бурячиху со всеми ее потрохами, со столиком, тележкой и скамейкой! Толик аккуратно сложил деньги в бумажник, засунул его в карман штанов, часы – в другой карман, поднялся и зашагал в сторону леса.