Андрей Павленко - Ожидание заката

– Найду! – уверенно ответил Толик.

В тот же день Толик нашел подходящий вариант. Внизу, недалеко от обрыва, склонившись над рекой, там, где она делала поворот, росло большое дерево. Может дуб, может ясень, черт его знает! Росло сначала прямо, а потом, на высоте груди, ствол искривился, ушел в сторону и лохматым шлагбаумом повис над речкой. Толику пришло в голову, если обрезать ствол на двадцать сантиметров ниже изгиба, и на восемьдесят сантиметров после, получится такая себе буква «Г» с короткой ножкой и длинной перекладиной. Он пропилит верхнюю часть ствола вдоль, и получится прекрасная подставка на ножке. Сначала конечно, Толик хотел сделать подставку высотой в полметра, и платформу метра полтора – вот было бы дело! Но подумав, он сообразил, что такой пень он в жизни не дотянет до места назначения, даже если помогать ему будут Константин Михалыч, Бурячиха и оба брата Осокины.

В общем, Толик взял ножовку, и через три часа превратил старое дерево в новенькую музейную подставку. Дубоясень, конечно, было жалко, и Толик сперва засомневался. Но потом увидел, что дерево подсыхает. Немного конечно, процентов на пять. Но ведь дальше будет хуже! Зачем же дереву мучиться, живое все-таки! Опять же, вдруг кто плыть на лодке будет или купаться, а оно на голову рухнет!

Найдя таким образом, оправдание, он взялся за пилу. Пилил долго, ствол-то сантиметров пятьдесят в поперечнике! Потом плюнул, взялся за топор, и через полчаса, увлекаемое своей тяжестью, дерево рухнуло в реку.

Дальше дело пошло легче. Обрезал, обточил, ошкурил – стало вроде ничего. Теперь рашпилем, наждачком, лаком, то, се – очень даже неплохо может получиться!

Как он тащил пень наверх – это отдельная история. Толик проклял пень, выставку, знакомого, знакомого того знакомого и каждый домик по отдельности. Но ничего, дотащил, дотянул, и даже относительно не повредил.

Когда Константин Михалыч увидел пень, он несказанно обрадовался.

– Ну молодец, ну умелец! Спасибо, Анатолий!

Толик почувствовал себя центром мира. Было так хорошо, что даже неловко. Мало того, что интеллигент, который по определению не должен уметь плотничать, сделал Вещь с большой буквы, так еще – что самое главное – Анатолий! Это ли не шаг вперед! Потрясения, однако, на этом не закончились. Константин Михалыч полез в карман и дал Толику, впрочем, нет, Анатолию! пятьдесят гривен. Потом подумал, и выдал еще пятьдесят.

Всю неделю до вчерашнего вечера они шкурили, лакировали, расставляли, клеили. Получилось очень неплохо. Толик, чувствуя себя в ударе, предложил еще вырезать на платформе название композиции, дату, имя и фамилию автора, в глубине души надеясь, что Константин Михалыч предложит добавить имя ассистента. Константин Михалыч идею одобрил, про ассистента, правда, ничего не сказал. Потом, подумав, решили, что вырезать красиво не получится. Толик, вспомнив школьные годы, придумал нанести надпись выжигателем по дереву. Константин Михалыч сказал, что вряд ли в поселке у кого-то можно найти выжигатель, а вот паяльник вполне. И если Толик напишет красивым почерком, то можно будет выжечь эту надпись, как по шаблону. На том и порешили.

Пятьдесят гривен, полученные от компаньона жгли карман. Пятьдесят, потому что остальные пятьдесят Толик предусмотрительно спрятал в кадке с искусственной пальмой, стоящей в вестибюле дома отдыха, так как в столицу ехать с пустыми руками – признак дурного тона. Поэтому, когда выпросив на два дня паяльник у участкового (конечно, для Константин Михалыча, которого тот уважал), и возвращаясь обратно, Толик увидел тележку с разложенными жвачками, сигаретами и прочей мелочью, ноги сами изменили направление. Подойдя к тележке, Толик внимательно рассмотрел ассортимент, и не глядя на Бурячиху, сидящую под зонтиком на раскладной скамеечке, важно спросил:

– Почем выпить?

Бурячиха закряхтела, поерзала, и покрутив зонтик нехотя ответила:

– Пять вублей.

– Дороговато, однако, что-то, – сказал Толик, чувствуя себя олигархом, выбирающим очередной «Бентли».

– Дома дешеуве, – ответствовала Бурячиха, и стала обмахивать себя газетой.

– Ладно, давай пока две – скомандовал Толик, и не дожидаясь, пока Бурячиха спросит, есть ли у него деньги, полез в карман и небрежно достал купюру.

Бурячиха широко раскрыла глаза, но от расспросов удержалась. Она сунула руки в стоявшую под ногами сумку и чем-то зазвенела. Потом достала полный пластиковый стаканчик и вручила Толику.