Аликс Е. Харроу - Десять тысяч дверей

Мистер Локк громко и воодушевленно приветствовал каждого из гостей. В его речи слышался легкий акцент: в молодости он учился где-то в Британии, поэтому, слегка подвыпив, начинал по-британски проглатывать звук «р» и растягивать гласные.

– А, мистер Хавермайер! Рад, что вы смогли приехать, ужасно рад! Вы ведь знакомы с моей воспитанницей Январри, верно? – Он махнул рукой в мою сторону, чуть не расплескав виски из своей любимой нефритовой чаши.

Мистер Хавермайер был высоким, истощенным с виду созданием с такой белой кожей, что у него на запястьях проглядывалась сеточка синих вен, уходивших под дорогие кожаные перчатки: состоятельные мужчины специально носят их напоказ, напоминая всем, что у них есть автомобиль.

Он помахал тростью с золотым набалдашником и ответил, даже не удостоив меня взглядом:

– Разумеется. Из-за всех этих забастовок я не был уверен, что смогу выбраться к вам, но в последний момент, слава богу, привезли новую партию кули.

– Мистер Хавермайер занимается производством сахара, – пояснил мистер Локк. – По полгода проводит на каком-то богом забытом островке в Карибском море.

– О, все не так ужасно. Мне подходит такая жизнь. – Он перевел взгляд на меня и Джейн, и его губы сложились в оскал в форме улыбки. – Присылайте этих двоих ко мне, если они вам наскучат. Теплые тела всегда пригодятся.

Я похолодела и застыла, точно фарфоровая. Не знаю почему – даже при том, что я росла под защитой мистера Локка и его состояния, мне не раз доводилось терпеть подобные выпады в свой адрес. Может, дело было в голодной жадности, которая тлела в голосе Хавермайера, словно спрятанные под землей залежи угля. Или в том, как резко вдохнула Джейн, стоявшая рядом со мной. Или, может быть, юные девочки похожи на верблюдов, и рано или поздно находится та самая соломинка, которая переломит их хребет.

В то мгновение я понимала лишь, что вся дрожу, похолодев, а потом Бад вскочил, как жуткая ожившая горгулья, оскалив зубы. Наверное, у меня была секунда, чтобы схватить его за ошейник, но я не могла заставить себя пошевелиться, и вот уже мистер Хавермайер закричал высоким, исполненным ярости голосом, мистер Локк выругался, а Бад зарычал, терзая зубами ногу Хавермайера. А потом я услышала еще один звук, низкий и переливчатый, настолько неуместный, что я не сразу в него поверила…

Это была Джейн. Она смеялась.

В итоге все закончилось не так уж плохо. После семнадцати швов и четырех рюмок абсента мистера Хавермайера увезли обратно в отель. Бада заперли в моей комнате «до скончания века» – но на самом деле его заточение закончилось уже через три недели, как только мистер Локк уехал по делам в Монреаль. Ну а мне досталась многочасовая лекция о природе гостеприимства, хороших манерах и власти.

– У власти, дорогая моя, есть особый язык. У нее есть своя география, валюта и – прости уж – цвет. Не следует принимать это близко к сердцу и возмущаться: это просто факты, и чем быстрее ты смиришься с ними, тем лучше. – В глазах мистера Локка читалась жалость. Я вышла из его кабинета, чувствуя себя ничтожной и побитой.

На следующий день Джейн исчезла на пару часов и вернулась с подарками: свиным окороком для Бада и свежим выпуском еженедельника «Сокровищница историй» для меня. Она присела в изножье жесткой, узкой кровати, на которой раньше спала Вильда.

Я хотела сказать спасибо, но вместо этого у меня вырвалось:

– С чего вдруг такая доброта?

Она улыбнулась, демонстрируя узкую озорную щелку между передними зубами.

– Потому что ты мне нравишься. И еще я не люблю, когда сильные обижают слабых.

С того дня наша судьба была решена (я люблю представлять, как усталая, умудренная годами Судьба подписывает решение о нашем будущем, убирает в конверт и запечатывает): мы с Джейн Ириму стали, можно сказать, подругами.

Два года мы обитали в укромных уголках особняка Локка: на чердаках, в забытых кладовках и заросших садах. Мы аккуратно обходили высшее общество по самому краю, словно шпионы или мыши, прячась в тени и лишь изредка попадаясь на глаза Локку, его гостям и слугам. Джейн оставалась несколько скрытной, будто застывшей в напряженном ожидании, но теперь я хотя бы чувствовала, что мы сидим в общей клетке.

О будущем я почти не задумывалась, а если такое и случалось, это были смутные детские мечты о грандиозных приключениях в сочетании с детской же уверенностью в том, что все останется неизменным. Какое-то время так и было.