Грудь чародейки плавно поднималась и опускалась. Она мирно посапывала на диване, свесив руку с намотанными на нее наушниками и часами с потресканным стеклом на циферблате. Казалось, что ни одна земная сила не могла прервать ее сон, но все трое затаили дыхание, опасаясь, что даже шепот мог ее разбудить.
– Сказал, что на момент выписки она была полностью здорова, – шепотом ответил Литвинов спустя несколько секунд.
– Но? – также шепотом уточнил старый чародей.
– Но сказал, что нужно наблюдать, что не все последствия ее травм можно будет увидеть сразу.
Комната со спавшей чародейкой пошла в пляс в третий раз, и наблюдавшая за ней троица снова затаила дыхание.
Кунцевский ушел, не дождавшись конца пьянки. К трем часам ночи ему нужно было явиться на смену, а до этого успеть только ему известными способами вывести из организма алкоголь.
Протрезвевшая Лея, подруга Вельмы, вернулась в приют к детям, а Микка, сославшись на то, что в принципе не могла (или не мог – тут Литвинов терялся) спать не в своей постели, ретировалась после исчерпания пива, прихватив с собой по-прежнему не опьяневшего от лошадиной дозы водки Карима, и Литвинов, которому, вообще-то, было насрать на их присутствие или отсутствие, все же порадовался, что только он с Виком и Антоном были свидетелями того, что происходило с Вельмой во сне.
– В больнице у нее также было, – шепнул Антон, хмуря брови.
– Да. – Литвинов взъерошил свою заросшую шевелюру. – Врач назвал это диффузией между ее физическим и…
– Тонким телом, – подсказал старый чародей.
Его чайные розы были неотъемлемой частью палаты Вельмы и первыми поутру заняли почетное место на подоконнике в 311-м кабинете.
– Следы на руке и спине у нее тоже не прошли, – сказал Усов, не сводя глаз со спящей чародейки.
– Откуда знаешь? – спросил Литвинов, косо посмотрев на старшего лейтенанта.
– Утром видел, когда она переодевалась.
– И только это видел? – ядовито уточнил Литвинов, в общем-то, не ожидая услышать ответ.
Спящая чародейка вздрогнула, и комната снова пошла в пляс.
– И сколько, по мнению врача это будет продолжаться? – спросил Усов. Его белые розы больше всего по утверждению самой Вельмы ей понравились.
– Он не знает, – ответил Литвинов, порадовавшись, что в полутьме выражение его лица не так было видно его собеседникам.
То, что Деврик назвал диффузией между физическим и тонким телами чародейки, было вовсе не последствием ее травм, а проявлением морока, часть которого каким-то образом осталась в ней в виде тех самых линий на спине и руке.
Деврик никогда такого не видел и не знал, ни как морок поведет себя дальше, ни, тем более, что с ним делать. Он провел множество тестов и не один из них не пролил свет на ситуацию, однако Деврик пришел к выводу, что морок не вредил Вельме, и Литвинов принял решение не говорить об этом ни Усову, ни Вику, ни даже Вельме. По крайней мере, пока то, что осталось в ней не проявит себя еще как-то.
– А что говорит сама Гера? – между тем спросил Вик и вопросительно посмотрел на Литвинов и Усова, поспешивших оба поджать губы. – Вы не говорили с ней? – шепотом укорил он. – Ай, Олежа! Ну ладно Антошу она не воспримет серьезно, но ты же ее начальник!
– И это не помешает ей сделать из меня замороженную котлету! – возразил Литвинов, вспоминая многочисленные терки между ним и Вельмой, один раз даже закончившиеся тем, что он реально чуть не стал козлом. – В любом случае разговоры ей не помогут, – добавил он.
– С чего вы взяли, что ей вообще нужна помощь? – сказал Антон.
Литвинов с Виком смерили его странными взглядами, граничившими с осуждением.
– Она жива, – спокойно пояснил он, кивнув на чародейку. – На работу восстановилась. И если она не разводит спектакль вокруг того, что почти с того света вернулась, то и мы не должны. Врач правильно сказал: нужно наблюдать и решать проблемы по мере их поступления, а не раздувать их там, где, возможно, ничего и нет.
Про себя Литвинов посмеялся над стремлением Усова во всем угождать Вельме, но, тем не менее, не смог не отметить, что в данном случае Усов, скорее всего, был прав, что несколько выбесивало.
Снег не переставал идти всю ночь и даже не подумал прекратиться днем. В 311-м было тепло, и запах самых разнообразных цветов, которыми был уставлен подоконник вместе с некоторыми весьма подозрительными представителями флоры, клонили майора, поспавшего от силы часа полтора, в дурманящий сон.
"Лучше было бы похмелье", – с досадой подумал он, поглядывая на невозмутимо развалившуюся на диване чародейку, листавшую зависшие в отделе нераскрытые убийства.
Читать дальше