Артур Ширази - Светом двух миров

– Куда податься? – не отпускало Семёна.

Сбоку от дорожки расположилась старая детская площадка с дощатой коробкой песочницы, кривыми металлическими качелями и одиноким худым турником. В песочнице, самозабвенно запустив ладони в мягкий песок, сидел на четвереньках какой-то малыш. Увидев приближающегося Семёна, он оторвался от своей незатейливой игры и бесцеремонно уставился в его сторону. Семён замедлил шаг, встретившись взглядом с синими большими зрачками, зацепившимися за него. Ребёнок неотрывно следил, будто увидел экзотическое животное, которое до этого сидело в зоопарке, а теперь сбежало гулять по местным дворам. Семёну быть им не хотелось. Он беспокойно огляделся по сторонам, – должен же присматривать за ребенком какой-то взрослый. Но в округе никого не было. Он снова повернулся к ребенку, жадно глядящему на него. И тот вдруг неожиданно улыбнулся во весь рот. Засияли глаза, ямочки на щеках. Как солнечные блики на зеленой листве.

«Что это он?» – подумал Семён, поспешив стыдливо отвернуться.

Хотелось сжаться, раствориться, потеряться. Уж лучше бы исчезнуть на время из мира. Пока не разберёшься с этой ситуацией.

Семён начал бояться, что его разоблачат. Идущая навстречу женщина с сумкой продуктов, сидящие на скамеечке напротив бабки. Горбун Квазимодо так не боялся людей, как теперь он в своём нелепом плаще.

Он быстро свернул в проход между домами и вышел на широкий тротуар шумной проезжей улицы. И тут же упёрся взглядом в чужие глаза, замедлил шаг, задержав на секунду сбивчивое дыхание. Перед ним стоял один из местных городских сумасшедших, коих Семён знал в количестве четырёх человек. Они всегда привлекали к себе его внимание. Тихие или экспрессивные в своих реакциях, но всегда непредсказуемые. И тем интересные. В детстве Семён даже представлял себе, а как это: быть сумасшедшим? Вот бы стать таким хотя бы на день или два, а потом обратно.

Этот был коренастым. Округлым, самым широким местом в талии и низеньким, как гном. Большой овал пухлых щёк на лице, острый крючковатый нос, тонкие губы, растянувшиеся в постоянной глуповатой улыбке. Длинные, сильно ниже плеч, спутанные и, кажется никогда им не чёсанные, непонятного цвета волосы.

Семён периодически видел его в городе, стремительно летящего по прямой проспекта. Слегка нагнувшись вперед, забрасывая петли рук за спину, он быстро перебирал ногами, отчего волосы бились о плотную кожу его старой потёртой чёрной куртки, прикрывавшей фланелевые клетки рубахи. Во всякое время года, даже зимой, куртку он не застёгивал. То ли молния на ней сломалась, то ли по другой причине. И всегда был с непокрытой головой, от чего волосы путались ещё больше. Он быстро проносился мимо, стремясь вперед. Иногда Семён замечал его и за городом, на трассе, вырывающейся с окраин в поля и леса. И там он всё также стремительно шёл куда-то.

А теперь же он стоял и смотрел, криво улыбаясь, в глаза Семёна. А Семён замер от неожиданности. Всего пару секунд длился этот взгляд. Лёгкие потребовали нового вдоха, и Семён шумно задышал, а потом опустил глаза в асфальт, сжал голову в воротник плаща и побежал в сторону проезжей части. Слишком много встреч на сегодня!

Не останавливаясь, пронёсся между летящими в обоих направлениях автомобилями, и затем – в арку другого двора. Побежал вдоль домов к не облагороженному, поросшему низким глухим кустарником, склону. Там – на узкую грунтовую тропку. Вылетев на повороте из-за густой зелени, он чуть не сбил молодую женщину, гуляющую с коляской. Та охнула, но Семён лишь шарахнулся в сторону, влетев в жёсткие ветки куста, и побежал дальше. Туда, где не должно было быть столько людей.

Впереди возвышалась сияющая на солнце стена городской больницы, а правее её – такой же стеной – большой роддом. Семён в нём родился, и помнил первым своим воспоминанием полуторагодовалого ребенка как мама из окна показывала им с отцом кулёчек, оказавшийся потом его младшей сестрой.

Теперь он, запыхавшись, спешил мимо. Там, ещё дальше по склону в глубине березовой рощи, – боксы инфекционного отделения, куда однажды заперли и его. Он тоже навсегда запомнил, как плакал, стоя на подоконнике окна, высунув нос в высокую для него форточку, потому что на улице стояла мама.

За этим, страшным для него, местом, задвинутое на приличном расстоянии в глубину высоких деревьев, низенькое строение морга. Семён всегда обходил его стороной. Не потому, что боялся умереть. Он сторонился смерти вообще. Ведь она уже забрала всех, кто был ему хоть как-то дорог в этой жизни.